Вера, в отличие от отца, никогда не вела дневников, блогов, как-то на пару недель зарегистрировалась в твиттере, но и оттуда удалилась, чертыхаясь, крестясь и падая.

И.В. же мог по «синему делу» выложить список женщин, забегавших к нему на чаек в последнюю неделю, или обосрать какого-нибудь политика. Он вообще много чего мог и мало в чем себя стеснял.

Однажды утром его блог был удален из Сети. А еще спустя пару недель мы встретились в мрачном пабе.

– Здорово, поц! – рявкнул он в мою сторону, но пересел за мой столик. Просил с ним выпить. Сильно просил. Еще немного и в стадии уговоров возник бы стандартный ход из серии «А ты меня уважаешь?». А я сам не знал, уважаю я его или нет.

Пришлось согласиться. На свой страх, риск и обиду печени.

– А что случилось? Пытаюсь почитать очередные плоды вашего злословия и не могу этого сделать. Удален – говорит браузер.

– Я скоро сдохну и не хочу, чтобы все, что после меня осталось – адрес в интернете с, как ты правильно выразился, полной злословия херней. – Он был трезвый, угрюмый и не шутил и не пошлил уже в двух предложениях. На него это мало походило.

– Тяжелые выходные? – спросил я, зная, что всякое случается.

– Да какие выходные – я по-ды-хаю, понимаешь?

– Ну, Вера говорит, что вы грозитесь копыта откинуть сколько она себя помнит. Что на этот раз? – не воспринял я поначалу всерьез его слова.

– Рак печени, – с досадой «срыгнул» он свой диагноз.

– Да, – протянул я, долго подбирая нужные слова, – действительно херня.

– Вот и я о том же! Я уже не просто старый хрен, я подыхающий старый хрен, – прохрипел И.В.

– Вам пить-то можно?

– Не знаю и даже интересоваться не буду. Я пить не перестану. На хера теперь-то? Печень не почка. Резервной нет. Да и болт с ней, в общем-то.

– А работать продолжите? – почему-то заволновался я. Что будет, если И.В. останется за бортом любимой лодки?

– Я, конечно, подыхающий старый хрен, но не хрен без амбиций, – прохрипел он, потом похрустел шейными позвонками, покачивая головой. – Пойду отвешу люлей этому несносному за вертушками.

«Этого горбатого и могила оставит без изменений», – подумалось мне.

Конфликт достаточно быстро набирал оборот, и вскоре я уже выдирал из рук вериного отца поднос, которым он намеревался отхреначить диджея, сообщая во враждебной форме об отсутствии у того музыкального вкуса.

Вера могла приползти домой пьяной, укуренной, могла приволочь целую орду скинхедов (это, кстати, наверное, единственное, чего она так и не натворила) – только не приносить домой диски Бритни Спирс и других толстожопых провинциалок.

– Добротный же кавер, – оправдывал свой музыкальный выбор человек за пультом.

– А ну выключи эти чужеземные завывания и поставь Барри Уайта! Последний раз по хорошему прошу. – И.В. грозился выдернуть провода, сжав их в кулаке.

Чтобы иметь возможность и дальше посещать этот бар, мне пришлось оттащить И.В. в сторону алкоголя.

– Вера – единственный отчетливый след в моей биографии. «Оставил после себя дочь». До этого оставил жену, собаку, кучу любовниц, мусор на лестничной клетке. Вместо того чтобы вынести, – разоткровенничался он после того, как опрокинул в себя сто граммов односолодового виски.

– Слушайте, может, вам врачей каких найти? У меня же дед в министерстве работал.

– В министерстве добрых дел, что ли? – с выражением лица добропорядочного циника ерничал И.В.

– Да нет. Здравоохранения. Может, еще рано ставить на себе крест? Вы нам нужны! – Я сам понимал, что этот ванильный вздор – даже не белая, а серо-буро-малиновая горячка.