Точно так же мы ценим шимпанзе – до такой степени, что в некоторых юрисдикциях их участие в лабораторных экспериментах запрещено законом, – выше, чем мышь, существо с доказуемо меньшими умственными способностями. Однако справедливости ради и во избежание обвинений в видизме мы должны применять такие же стандарты и к своему собственному виду.

Да, эмбрион с момента зачатия генетически является гомо сапиенсом, однако он не обладает сложным мышлением, не способен к планированию или предвкушению и вряд ли испытывает от жизни радость. По мере своего развития он постепенно приобретает эти способности, но они совершенно очевидно не существуют в хотя бы отчасти полной их форме в течение нескольких лет после рождения. На основе сказанного ранее утилитарист должен поддержать аборт в случае, если перинатальная диагностика[10] указывает на высокую вероятность несчастной, болезненной жизни; на этом же основании – отсутствии в течение будущих нескольких лет полностью сформировавшегося разума – утилитарист дополнительно может так же приветствовать не только аборт, но и милосердное избавление, в случае если серьёзный дефект стал очевиден лишь после разрешения от бремени».

– «Разрешение от бремени», – повторила Диккерсон. – Замысловатый оборот. – Она бросила взгляд на присяжных. – Для тех из нас, что привыкли выражаться проще: что такое «разрешение от бремени»?

– Роды.

– Другими словами, мистер Марчук, вы считаете, что аборты – это нормально. Вы так считаете – хотя я нахожу почти невозможным произнести это вслух, но именно это сказано в зачитанных вами абзацах, – верно? Вы даже считаете, что инфантицид – это нормально. Но вы против смертной казни.

– Как сказал бы Питер Зингер…

– Пожалуйста, сэр, этот вопрос подразумевает однозначный ответ, «да» или «нет». Вы противник смертной казни независимо от обстоятельств?

– Да.

– И вы поддерживаете аборты?

– Я поддерживаю увеличение общественной пользы и максимизацию человеческого счастья, так что…

– Опять же, сэр: «да» или «нет»? В подавляющем большинстве случаев, когда женщина может захотеть сделать аборт, вы стоите за то, чтобы позволить ей это?

– Да.

– И существуют даже случаи, когда инфантицид, убийство уже родившегося ребёнка, согласно вашим взглядам, может быть приемлемо?

– Основываясь на…

– «Да» или «нет»?

– Да.

– И ваша цель здесь – убедить добропорядочных граждан, членов этого жюри, в том, что казнь обвиняемого может быть морально неприемлемой?

Я развёл руками.

– У меня нет другой цели, кроме как объяснить детали разработанного мной метода, но…

– Никаких «но», сэр. И больше никаких вопросов. Ваша честь, обвинение с облегчением заявляет, что закончило допрос данного свидетеля.

Я говорил, что меня не тревожит, когда люди изучают моё резюме, и это правда – за одним исключением. Когда в него смотрят собратья по академическому цеху, они качают головами, увидев, что я преподаю в том же заведении, в котором учился студентом: это всегда считается подозрительным. Хотя я люблю веб-тест Университета Торонто, где вас просят определить, кто изображён на фотографии – бомж или профессор, от нас, искателей академической карьеры, ожидают скорее схожести с самцами шимпанзе: когда мы достигаем зрелости и начинаем демонстрировать вспыльчивость и упрямство, мы должны покинуть родное стадо и никогда в него не возвращаться. «С возвращением, Коттер»[11] – довольно-таки поганый сценарий для школьного учителя, для университетского преподавателя – это несмываемая печать.

Но моя академическая карьера от бакалавриата до пожизненного контракта проходила здесь, в Университете Манитобы. Я вернулся из Атланты вчера вечерним рейсом. Когда меня спрашивают почему, я обычно привожу несколько причин. «Нежные чувства к жутким холодам», – шучу я, или: «Непреходящая любовь к комарам». Настоящей же причиной был Менно Уоркентин.