– 44 артиллерийских полка усиления, в том числе и иптап, из 70 имевшихся в его составе, или 68%;

– 50% из б танковых бригад НПП и 10 танковых полков НПП;

– 8 минометных полков «катюш» из 11 находившихся во фронте, или 73%[138].

Таким образом, для удержания наиболее ответственных направлений планировалось выдвинуть 63% стрелковых дивизий, от 50 до 73% танковых и артминсредств, занять войсками армий первого стратегического эшелона и резервами фронта четыре оборонительных рубежа на глубину до 60 км (т.е. от первой траншеи главной армейской полосы до последней траншеи первого фронтового рубежа). Столь значительное расстояние определялось сложным рельефом местности. Интервал даже между одними и теми же армейскими полосами (межполосье), но на разных направлениях, существенно колебался (как правило, в плюс). Из-за этого в центре и на правом фланге фронта были запланированы (и потом возведены) промежуточные рубежи. Они стали одной из особенностей системы полевой обороны на юге Курского выступа, т.к. на севере необходимости в них не было.

По такому же пути пойдёт и Центральный фронт, но тактическая плотность здесь окажется выше. К.К. Рокоссовский передаст в подчинение 13А генерал-лейтенанта Н.П. Пухова, удерживавшей вероятное направление главного удара, колоссальные силы и средства, сюда же будут нацелены и его основные резервы. Войска Пухова займут тоже четыре оборонительных полосы (три армейских и первый фронтовой рубеж). Но по условиям местности расстояние между ними будет меньше, чем между такими же полосами на Воронежском фронте, примерно в два раза. Поэтому глубина обороны на направлении вероятного удара здесь будет не 60 км, а 30. Однако за счёт узкого фронта обороны 13А (32 км) и огромных сил, сконцентрированных в руках её командующего (12 дивизий), она будет иметь очень высокую тактическую плотность, в среднем 2,7 км на одну стрелковую дивизию, т.е. в 2 раза выше, чем на основных направлениях в полосе Воронежского фронта. И главное, на первых двух полосах будут развернуты силы 4 акп РГК (более 2000 орудий и минометов), именно за счет этого здесь будет достигнута беспрецедентная плотность артиллерийских средств, к уровню которой Воронежский фронт даже не сможет приблизиться. Именно артиллерия станет фундаментом обороны пехоты 13А и позволит здесь советской стороне довольно быстро, относительно юга Курской дуги, сорвать вражеское наступление. «На угрожающем участке, – пишет К.К. Рокоссовский, – где, зная тактику немцев, мы ожидали нанесения главного удара противника на фронте шириной 95 км, было сосредоточено 58% стрелковых, и 70% артиллерии, и 87% танков, и САУ… Второй эшелон и фронтовые резервы также были расположены на направлении вероятного наступления основной группировки противника»[139].

Впервые большие возможности Рокоссовского в части артиллерии, чем Ватутина, отметили Г.А. Колтунов и Б.Г. Соловьев еще в 1970 г. «Оперативные артиллерийские плотности на обоих фронтах были равными, – писалиони. – Однако возможность сопротивляемости первым массированным ударам противника на Центральном фронте была больше, чем на Воронежском. Объясняется это тем, что Центральный фронт имел на 2140 орудий и минометов больше, чем Воронежский»[140]. Однако этот важнейший фактор не получил широкой известности, поэтому не часто используется отечественными исследователями при анализе результатов Курской битвы.

Таким образом, оба командующих фронтами использовали один и тот же принцип построения обороны на вероятном направлении главного удара неприятеля, но разные средства: К.К. Рокоссовский, имея коридор для возможного удара противника уже, чем на юге, создавал её глубину лишь за счёт 13А, «армировав» её первый эшелон 4 акп РГК, а Н.Ф. Ватутин был вынужден дополнить войска 6 гв. и 7 гв. А корпусами 1ТА и фронтовыми резервами. Массировать стрелковые соединения в полосе 6 гв. А (например, за счет 40А) без наличия такого артиллерийского «кулака», каким являлся 4 акп РГК при наличии опасности удара противника по нескольким направлениям, не рискнул и с ним, вероятно, согласилась Москва. Да иначе и не могло быть, ведь всё планирование шло под контролем единого центра – Генерального штаба, и все принципиальные вопросы решались там. И лишь после его одобрения руководство фронтами имело право предложить Ставке свой план обороны.