– Какое же тут благое дело может быть? – удивился Федя.

– Нам пока не понять. Маньяк – всегда психически нездоровый человек. А если он убивает не только ради «великой» цели, но еще и ради удовольствия, то вдвойне больной…

– Так, может, нам тогда всех душевнобольных еще проверить? – предложил Федя.

– Такие люди на учете не стоят, – скептически заметила Света. – Иначе все было бы предельно просто… Они скрытны и умеют притворяться нормальными. Как и говорила, иногда просто мастерски.

– А мне вот Огурцов каким-то странным кажется, – не унимался Федор. – Вроде улыбается всегда, а глазки холодные. Как у змеи. Он может быть маньяком. Ну так? Чисто теоретически.

– Чисто теоретически, Федор, – фыркнул Никита Егорович, – Каждый из нас может быть маньяком. Ну, разве что кроме Алексея.

– Почему это я маньяком не могу быть, Никита Егорович? – будто обидевшись, пробурчал Катков, ловя на себе насмешливые взгляды товарищей.

– Нет в тебе стержня убийцы, Алеша. А вот в Андрее есть.

Я не знал, то ли радоваться, то ли расстраиваться такому комплименту. Но Алексей явно слегка поник, узнав, что карьера Потрошителя ему не светит.

Нас следующий день следователь прокуратуры Огурцов, не имевший понятия, что наш Федя готов подозревать его в самых страшных делах, лично приволок нам нужные сведения о лицах, ранее осужденных за особо тяжкие преступления против личности. Звягинцев велел использовать следака по полной, чему Иван Петрович не особо обрадовался. Но недовольство, как всегда, свое не показывал и неизменную льстивую улыбку с лица ни в коем случае не снимал.

Мы пробежались по списку и решили начать с самых «перспективных» подозреваемых. Один неоднократно сидел за изнасилование, а второй, некто Сапожников Евгений Савельевич, 1946 года рождения (то бишь 39 лет ему сейчас), оказался еще более интересным фруктом. Он десять лет отбывал наказание в колонии строгого режима за убийство. И что самое примечательное – его жертвой был подросток четырнадцати лет.

Я показал его данные Горохову. Тот внимательно прочитал мини-досье, покряхтел и стал потирать руки:

– Наш человек… Его в первую очередь проверить надо.

– Ага, – кивнул я. – И освободился в феврале 1982-го. Как раз незадолго до того, когда пропал Витя Тетеркин.

– Вот что, – Горохов озадаченно посмотрел на часы. – Я сейчас выбью вам со Светланой Валерьевной подмогу из числа местных оперативников. Одни к нему не суйтесь. Мало ли что…

– Не стоит поднимать шум раньше времени, Никита Егорович, – предложил я. – Мы со Светланой Валерьевной все по-тихому постараемся сделать. Прощупаем его, так сказать. А если в ружье поднимать всю милицию, назавтра об этом весь город будет знать. А если это не он окажется? Тогда настоящий Холодильщик затаиться может.

Начальник настороженно постучал пальцами по столу.

– Думаешь, он не знает, что его ищут? – свел брови Горохов.

– Знает, но о том, что по его душу приехала группа Горохова из Москвы – вряд ли догадывается. А с местными он будет более откровенно в кошки-мышки играть. Судя по всему, он их ни во что не ставит и не считает за равных себе соперников. Надеется легко обыграть, понимаете.

Шеф задумался, прокашлялся в кулак и кивнул:

– Ладно, давайте, только аккуратно. И Погодина с собой возьмите на всякий случай. Только пусть вооружится. А то, помню, были казусы…

– Да он мясокомбинат вместе с ОБХСС-никами на уши ставит, – отмахнулся я. – Долго его ждать придется. Мы время терять не будем. Справимся.

Наша служебная «Волга» въехала в массив частного сектора (местные называли его «урочище Листвянка»), в котором, по данным местной милиции, проживал Сапожников. Где-то здесь же неподалеку стоял дом Лёни Юрченко. Только теперь он нескоро в него вернется. Останки его сына выкопали и отправили на экспертизу. Его супруга Антонина так и не дала показаний против мужа, хотя, по нашим прикидкам, прекрасно знала о его злодеянии. При таком раскладе ей грозило привлечение к уголовной ответственности за сокрытие преступления. Но у следствия были сомнения в ее адекватности. Огурцов направил женщину на судебно-психиатрическую экспертизу в областное бюро. Сказал, что, скорее всего, там признают ее невменяемой и освободят от уголовного преследования.