– То есть, выходило, что директор вызывал огонь на себя, – подняла бровь Света.

Монашкин кивнул и продолжил:

– И вот договор был подписан, Парамонов вернулся домой и первым делом заключил свой договор с областным домом моделей, и в создании новых фасонов принимали участие уже местные модельеры. Цех выпускал пробную партию, если она раскупалась в наших магазинах, то партия шла на конвейер. Парамонов даже организовал отдел по изучению покупательского спроса. Установил в цехах новые полуавтоматические станки, спасибо Минлегпрому, помогли с финансированием. Полностью перестроил работу бригад, чтобы дать возможность каждой рядовой швее творчески участвовать в создании новых фасонов.

– И как успехи? – озвучил наш общий интерес Горохов, мы с любопытством уставились на Борис Борисыча, ждали развязки.

– Успех был ошеломительный, – потирал тот свои руки-плавники. – Если раньше фабрика с трудом выдавала десяток новых моделей за год, то теперь они исчислялись парой сотен. Если раньше на согласование и утрясание каждой модели уходило около двух лет, то теперь фабрика осваивала весь процесс в течение месяца. А покупатели с удивлением обнаруживали в магазинах новые симпатичные пальтишки, поначалу, знаете, так с недоверием вчитывались в ярлык Литейской швейной фабрики, думая, что их по ошибке перешили на импортную продукцию. Вот тут и полетели некоторые головы там, – Монашкин снова ткнул пальцем в потолок. – Минлегпром вздрогнул. Увидели наши руководители на этом примере ошибки конвейерного застарелого производства, и сменили ряд ключевых постов. Мол, если уж простой директор фабрики додумался поменять модельный ряд и повысить спрос, то для чего вы тут над всем надзираете?

– Вы думаете, что Парамонова убили из-за того, что он кому-то подпортил карьеру? – приподнял бровь Горохов.

– Не исключаю, – пожал узкими плечами Борис Борисович. – Многие зуб на него точили. Анонимки в Москву пачками поступали. И на бытовое это убийство отнюдь не похоже.

На столе Монашкина, едва он успел договорить, затрезвонил телефон, который стоял отдельно, на краю, и не имел диска на корпусе, только на входящую связь.

– Да, Лидочка, – проговорил он в трубку. – Да, сейчас дам трубку. Соединяй.

– Это вас, Дмитрий Ильич.

– Меня? – удивился полковник.

– Да, говорят, что срочно.

Милиционер встал, одергивая китель и вытаскивая живот из-под стола, и прошел к аппарату.

– Слушаю! – зычно, по-генеральски проговорил он в трубку.

Неизвестный на том конце провода что-то торопливо рапортовал. Выслушивая, полковник хмурился, тер лоб платком и раздувал щеки.

– Хорошо, скоро буду, – положил он трубку.

– Что случилось? – спросил Борис Борисович.

– Убийство у нас… И снова необычное. Завьялову Агриппину Порьфирьевну… Какую женщину сгубили.

– Да что вы?! Да, Агриппина Порьфирьевна личность в нашем городе тоже известная, – с сожалением вздохнул Монашкин. – Жаль ее… Как же такое произошло?

– По предварительным данным, причина смерти – ножевое ранение, – ответил полковник. – Но вот, что странно… Квартира, как мне докладывают, перевернута вверх дном, будто что-то искали у потерпевшей.

– Искали? – сощурился Монашкин, его лицо приняло сочувствующий вид. – У Агриппины Порфирьевны? У нашей примы? Что там могли такого искать? Она же давно на пенсии…

– Ума не приложу, – нахмурился Дмитрий Ильич Лосев, даже погоны его как-то скукожились. – Жила себе пенсионерка, никого не трогала. Много лет назад вернулась на Родину из Москвы после карьеры в балете.

– В балете? – переспросил Горохов.