Вторая мысль, которая не давала мне покоя, – снова Шипко. Кто же ты на самом деле, Николай Панасыч? Слишком сообразительный для простого чекиста. Слишком продуманный. Особенно если оценивать его план, касающийся моей персоны. С каждым днем, с каждым шагом маленькие элементы пазла складываются в одну картину. Это надо же все так продумать, чтоб свести вместе абсолютно несочетающиеся на первый взгляд элементы игры.

Немцы – тут все понятно. Мюллер, образно говоря, совместил приятное с полезным, определив меня на постой к фрау Книппер. Но в чем интерес Панасыча? Зачем он отправил Бернеса… Ах, да… Простите. Марка Ибриана. Нельзя даже мысленно называть настоящих имен товарища. Все. Он – музыкант из Румынии, который ищет счастья в Берлине.

Так вот… Шипко с какой целью собрал нас с Марком в доме Книппер? По той же причине? Потому что эта немка на самом деле крутит всякие делишки под носом Гестапо и этим можно воспользоваться? Не знаю, не знаю…

Лично для меня Марта по-прежнему оставалась тёмной лошадкой. Что-то было в ней настораживающее. Что-то, не позволяющее расслабиться и увидеть в немке друга или потенциальную помощницу в наших с Марком делах.

Испытывать боль от потери сына, злость по отношению к Гитлеру и собирать вокруг себя недовольный молодняк – это одно. Но стать частью шпионской игры – совсем другое. Нет, с Мартой нельзя торопиться. За ней нужно понаблюдать. Я должен понять, как она была связана с отцом. Есть ощущение – это немаловажный момент во всей истории.

Затем мысли с фрау Марты снова перескочили на Мюллера. В голове навязчиво прокручивался финал разговора с будущим шефом Гестапо. Его вопросы про Эско.

Причем, хитрый фашист поинтересовался начальником сыскной полиции Финляндии как бы между прочим. У него даже тон такой был… скучающий. Но я нутром почуял – это проверка. Последняя, контрольная. Ошибиться нельзя. Пришлось импровизировать, смешивая правду с ложью в правильной пропорции.

– Господин оберштурмбаннфюрер, – я постарался придать голосу оттенок смущения и некоторой досады. – Это… деликатная тема. Господин Риекки узнал о некоторых… семейных ценностях. Моя покойная матушка была из дворянского рода, хоть и скромного. Ей удалось кое-что сохранить после революции. Отец, будучи здесь, в Берлине… он нашел способ надежно спрятать доставшиеся матери по наследству драгоцености. В тайнике.

Я сделал паузу, давая Мюллеру переварить информацию. Ну и заодно демонстрировал неуверенность. Мол, сомневаюсь, можно ли ему рассказывать эту информацию.

Естественно, я умолчал, что «семейные ценности» были частью определённого фонда Коминтерна, который они использовали для подкупа агентуры. Потому что подобная информация сразу повлечет за собой ряд крайне нежелательных вопросов и проблем.

Вот чего-чего, а реальную службу отца вспоминать нельзя вообще ни в каком виде. Тем более, о ней здесь никто не знает. Его считают обычным дипломатом, павшим от несправедливой руки властей. Вот пусть так и остается. Легенда о дворянском происхождении матери здесь подходила идеально.

– И как же господин Риекки об этом прознал? – Мюллер чуть наклонил голову к плечу, изучая меня внимательным взглядом.

– В Хельсинки… Я был… не совсем трезв. Расслабился, празднуя предстоящий отъезд. Господин Риекки оказался рядом, проявил участие… и любопытство. Я, к своему стыду, сболтнул лишнего. Он просто воспользовался ситуацией. Увидел возможность легкой наживы, полагаю. Поэтому и увязался за мной в Берлин, надеясь получить долю или узнать место тайника. Дело в том, что отец, он спрятал эти драгоценности в одном из банков Берлина, но я, к сожалению, понятия не имею, в каком именно и что нужно сделать, чтоб получить доступ к ячейке. Маленьким был, знаете ли. Имеются очень смутные, обрывочные воспоминания. О чем, кстати, я сразу сказал господину Риекки. Но он искренне считает, будто его опыта хватит для того, чтоб разобраться с тайником. В принципе я не против. Пусть пробует. Все, что помнил, рассказал ему. Найдет – прекрасно. Знаете, я совсем не против заполучить приличную сумму денег, которую можно выручить от продажи камней. Благодарность для господина Риекки, естественно, предполагается. Ну а если он переоценил свои силы – тоже неплохо. По крайней мере здесь, в Берлине, мне сейчас не помешает кто-то знакомый. Мы ведь с господином Риекии неплохо поладили в Хельсинки.