Показание на лаге опустили до 12, затем 10 узлов, пришлось даже отработать «малый задний», пока крейсер не стал аккуратно ползти на 5 узлах, сразу потеряв маневренность, став безобразно неуклюжим на малом ходу.

Теперь в рубке особо громко выделялся голос старшины, следящего за показаниями эхолота.

Обогнули остров вокруг южной оконечности, и дальше уж совсем ползком, немного доворачивая на западную сторону.

– Видишь, слева скала!

Чёрный «окурок» был едва заметен, но белый бурун выдавал опасность налицо.

– Между островом и этим рифом, вероятно, проходит изобата.

– Есть донный подъём, – известил старшина за экраном эхолота, – но проходим с запасом и по обоим бортам.

Несмотря на показания навороченной аппаратуры, не доверять которой было бы странно, всё равно почему-то бродил неприятный холодок опасения зубовного скрежета днищем о скалы. Мало ли…

– Приготовиться отдать якорь!

Штурман, не мудрствуя, взял пеленгом торчащую наивысшую точку острова и вовсе не на глазок определял расстояние до места.

– Отдать правый! – приказал командир и тут же команда на бак: – Не задерживать якорь-цепь!

Машинный телеграф дважды отыграл на «Стоп». Эту же команду репетовали в ПЭЖ.

Теперь поддерживали связь с баком, постоянно подтверждая им, чтобы не задерживали якорь-цепь, докладывая, сколько метров на клюзе.

По показаниям эхолота – глубина места 50–70 метров.

Как только машины забрали, инерция крейсера стала снижаться. После команды «выбирать якорь-цепь!» корма продолжала медленный дрейф, в свою очередь нос корабля становился на ветер.

Штурман смотрел на свои ориентиры.

С бака доложили:

– На клюзе двести!

– Отдать левый!

Влияние ветра резко ослабло. Крейсер стал на оба якоря.

Конечно, воздушная обстановка, пусть и в пассивном варианте, не оставалась без внимания. Но пока происходило опасное маневрирование у скал, контроль за самолётом противника был отдан на откуп вахте РТС, оператор которой, не повышая голоса, регулярно доносил о местоположении воздушного разведчика.

Импульсы чужого локатора «оседали» на приёмных антеннах корабля, позволяя по силе сигнала и смещению пеленга на источник отслеживать траекторию полёта носителя.

Оператор монотонно бубнил все принимаемые характеристики, выраженные в скучных цифрах, тогда как Терентьев, вернув своё участие в проблеме, мог выразиться более непринуждённо:

– Спокойно идет, не дёргается!

– Пеленг – десять, – выдал свои очередные оператор, – цель классифицируется – РЛС AN/APS. Предположительно Р-3 «Орион».

– Кто бы сомневался.

В рубку торопливо вошёл командир БЧ-7. Он быстро расстелил свою карту поверх штурманской, где на скорую руку красным карандашом были начерчены линии:

– Вот смотрите, анализ говорит о том, что Р-3 совершает поиск-змейку в своём квадрате с шагом по долготе примерно 250–300 кэмэ. И следующий раз он пройдёт очень близко. Я допускаю, что «в тени» острова своей РЛС он нас и не видит, но телевизионная система и возможности оптики на борту Р-3… – он не договорил, но всем и так было понятно.

– Насколько «очень близко»?

– Сто – сто пятьдесят.

– Постоим, – решил Терентьев, – следить за ветром.

Хотел уточнить время пролёта «американца», но и сам примерно прикинул, сколько ждать: «Постоим, куда ж мы денемся. Если сейчас выползем из-за этого “пригорка” – уж точно будем обнаружены».

Почему-то тянулось время в ожидании.

«Может, из-за этих пресловутых “ждать-догонять”? И неопределённости. Ну, пролетит, ну, заметят… это ж не атомная бомба в огород?! Рано или поздно мы всё равно бы засветились».

Терентьев, внешне сохраняя невозмутимость, сам не замечал, что выдаёт своё нетерпение – украдкой поглядывая на часы, не обращая внимания на оставленные буфетчиком чай и бутерброды. Последним фактом, кстати, немало напрягал кое-кого из офицеров. И если штурман не заморачиваясь прихлёбывал из кружки, не отказывая себе и в перекусе, то вахтенный, косясь на всего такого хмурого и бдящего командира, сдерживался.