У меня в горле встал ком, и я тяжело сглотнула.

– Понимаю. Тут уж тебе решать. Мы все согласились на тебя не давить. Ты почувствуешь, когда придет время, и мы все поймем. – Я старалась говорить как можно мягче. – Но пока давай насладимся твоей передышкой от химии и тошноты. Давай хорошо проведем эти три месяца.

– Понятия не имею, о чем ты говоришь. Доктор сказал, что больше, чем на пару месяцев, меня с этой дряни снимать нельзя, иначе опухоль увеличится вдвое. Разве ты не помнишь?

Я попросила Бога дать нам три месяца, чтобы насладиться летом. Он согласился.

– Я помню, что сказал доктор. А еще я знаю, как много для тебя значит возможность провести это лето с семьей. Но видишь ли, у меня есть сведения, что следующие три месяца ты не будешь получать лечение. Мы проведем это лето вместе, так что планируй отпуск. Кажется, Рейчел хотела поехать в Миртл-Бич.

Муж посмотрел на меня как на сумасшедшую. Мы прожили в браке сорок два года, и последние два с половиной из них он страдал раком легких. Болезнь распространилась на лимфоузлы и надпочечники, но химиотерапия контролировала развитие рака и не давала ему захватить другие жизненно важные органы. Когда Глена не мучили побочные эффекты химии – сильная тошнота и ужасная слабость, – он казался вполне здоровым. Его дыхание стало почти нормальным. Лечившие его доктора были впечатлены результатами.

Хотя химиотерапия хорошо справлялась с раком, после многочисленных курсов организм Глена нуждался в отдыхе. Его сосуды и нервная система могли не выдержать еще одной порции яда, которую закачивали в его тело. Из-за повреждения нервов ступни Глена так сильно болели, что он едва мог ходить, а вены уже не держали иглы. Поэтому доктора решили дать его организму передышку после пытки химией. Всю весну он отдыхал и набирался сил, но мы ужасно боялись, что остановка лечения позволит существенно разрастись опухоли у него в легких. Теперь пора было встретиться с докторами и получить результаты последних снимков.

– О чем ты, женщина? Как ты можешь это знать? Почему меня еще три месяца не будут лечить?

– Потому что я об этом попросила, – ответила я.

– Понял. Ты опять о своей религии. – Он выпустил мою руку и взял пульт дистанционного управления. Решив, что ни на одном канале нет ничего интересного, Глен выключил телевизор. – Милая, мне бы твою веру! Но у меня ее нет, а тебе лучше подготовиться к тому, что скажет доктор.

Но я не собиралась сдаваться:

– Я попросила Бога дать нам три месяца, чтобы насладиться летом. Он согласился. Вот и все.

Муж повернулся ко мне и внимательно изучил мое лицо.

– Знаешь, я не слишком религиозен, но ты говоришь с такой уверенностью, что я и сам готов в это поверить. – Он прижал мою руку к губам.

Я немного помедлила и попросила Бога подсказать мне верный ответ, а потом произнесла:

– Так, Глен, просто попробуй поверить. Если не веришь сам, положись на мою веру. Обещаю, еще три месяца химиотерапии не будет.

То ли моя вера, то ли чистое упрямство в этот момент не позволили моему голосу дрогнуть.

На следующее утро наши дочери Рейчел и Бет встретили нас в институте рака «Кентуккиана». Они никогда не пропускали оглашения результатов новых анализов. Сложно поверить, что в свои двадцать девять и в двадцать семь они по-прежнему были невероятно привязаны к папочке. Бет сидела у него на коленях, а Рейчел обнимала его, ожидая, пока придет доктор.

– Не бойтесь, девочки. – Жизнерадостность Глена уступила место сдержанности. – Сейчас получим отсрочку на три месяца.

У меня округлились глаза. Может, я ослышалась?