Как они только додумались до того, чтобы отпустить его на свободу? Я чувствовала себя подавленной и беспомощной. Ведь на протяжении многих лет мне говорили: «Он не выйдет на свободу». Теперь я поняла, что должна немедленно принять меры: я поеду и сама поговорю с убийцей моего сына.

В штате Техас есть программа, которая позволяет жертвам встречаться с преступниками. Я сделала страшный звонок и получила подтверждение, что могу участвовать в программе. Еще больший гнев охватил меня, потому что я была обязана сама оплачивать предстоящие поездки в Остин. Чарльз же сидел в тюрьме, и моими налогами были оплачены в том числе и услуги медиатора, который помог подготовить его ко встрече со мной.

Встреча была назначена на 9 июня 1998 года. Я оплатила поездку в Остин, но в тюрьму меня отвезли на государственной машине. До этого дня я побывала во многих тюрьмах в качестве спикера программ воздействия на жертв, но здесь сразу почувствовала себя по-другому. ОН ЗДЕСЬ! Это ЕГО тюрьма! Мое сердце бешено колотилось, я не знала, смогу ли довести встречу до конца.

Все это время я готовилась. Тщательно продумывала, что мне взять с собой на эту знаменательную встречу. Я надеялась навсегда лишить его покоя: когда я уйду, он поймет, что разрушил мой мир одной-единственной пулей.

Сказать, что встреча была неловкой, значит ничего не сказать. Все в комнате, включая охранников, хранили молчание, но мой тихий голос все равно был едва слышен. Предыдущую ночь я вообще не спала – расхаживала по крошечному гостиничному номеру наедине со своими мыслями. Меня попросили записать вопросы, которые я хотела бы задать убийце Пола, и расположить их по порядку, чтобы встреча могла проходить организованно. Из семидесяти семи вопросов тот, который я задала первым, был самым простым: ПОЧЕМУ?

Молодой человек внешне не сильно отличался от того, каким я видела его в последний раз тринадцать лет назад. Он ничего не смог мне ответить – лишь покачал головой и произнес:

– Это был просто глупый поступок. Глупый, просто глупый, глупый, глупый…

Я не испытывала к нему жалости: он бессмысленно убил моего сына. Я хотела, чтобы он чувствовал мою боль и сам корчился от нее. Слезы текли по моему лицу, когда я говорила о Поле. Я сказала ему:

– Если бы ты знал, как сильно я его любила, ты бы не убил его.

Он сидел за столом напротив меня, не выказывая никаких эмоций.

Для этой встречи я увеличила фотографии Пола до размера четырнадцать на восемнадцать дюймов. Я хотела, чтобы он знал Пола как реального человека, а не как «его, чувака, пацана», как он называл Пола в своих письмах к медиатору. Он сказал, что даже не помнит, как выглядел Пол, и мне захотелось закричать: «Как ты можешь не помнить? Ты же убил его!»

Вместо этого я стала говорить сама с собой. Рассказала, как Пол позвонил, чтобы узнать, в порядке ли моя машина. Как он пообещал, что приедет домой на выходные, чтобы решить проблему вместо меня. Вспомнила, как он собирался заодно навести порядок на заднем дворе, потому что, по его словам, я «слишком мала, чтобы косить газон».

И в этот момент что-то произошло. Я не могла поверить, но по лицу мужчины, сидевшего напротив меня за столом, потекли слезы. Что происходит? Наконец, Чарльз обхватил голову руками и зарыдал. Недолго думая, я вытащила салфетку из коробки на столе и протянула ему:

– Держи.

Эти слезы стыда и раскаяния глубоко тронули меня. Тон встречи изменился; внезапно мать и убийца начали сближаться. Я слушала рассказ Чарльза о том, как он рос в крайней нищете: один из нескольких детей, живших на улицах. Пол, напротив, был единственным ребенком в семье и знал только любовь и безопасность, которую я могла ему обеспечить.