– Мэри, – сказал он. – Только попробуй войти в дом, и я убью твоих детей.

Так он дал ей понять, что подает на развод. Тогда моя мать в последний раз видела свой дом. Ей пришлось уйти в чем есть, с теми деньгами, что остались в кошельке – и литром молока.

Сегодня у нее, вероятно, было бы несколько вариантов: приют, «горячая линия», друзья, с которыми она познакомилась бы на работе. В кармане лежала бы чековая книжка или кредитные карточки. И она могла бы без стыда обратиться за помощью к своей семье. Но в 1946 году мама осталась совершенно одна. Отцу даже удалось настроить ее отца против нее. Мой дед запретил моей бабушке общаться с дочерью именно тогда, когда та нуждалась в ней больше всего.

Незадолго до суда отец сказал:

– Слушай, Мэри, я на самом деле не хочу развода – я просто хотел тебя проучить.

Но мама понимала: как бы ни было тяжело, все лучше, чем вернуться и позволить такому отцу нас воспитывать. Поэтому она ответила:

– Ни за что. Назад дороги нет.

Но куда ей было идти? Домой – нельзя. В Амхерсте оставаться тоже было невозможно.

Во-первых, она знала, что никто ее не примет, во-вторых, после возвращения солдат с войны найти работу было невозможно; в-третьих – и в-главных – там отец. Поэтому она села в автобус и отправилась в единственное место, где была хоть какая-то надежда, – в Нью-Йорк.

У моей матери было одно преимущество – хорошее образование. Она окончила математический факультет Колледжа Маунт-Холиок, но выбрала тот же путь, что и большинство женщин 30-40-х годов: из школы – в колледж, из колледжа – замуж. И теперь она понятия не имела, как найти работу и обеспечить себя.

У Нью-Йорка, в свою очередь, тоже был ряд преимуществ: он находился всего в 200 милях, так что она спокойно могла позволить себе билет на автобус. В большом городе можно было найти хоть какую-нибудь работу.