Остановить ее было невозможно. Так или иначе, мне предстояло опровергнуть слова Томаса Вулфа и вернуться домой[12]. Особенно когда кто-то поднес нож к твоему горлу.

Это была долгая поездка по пыльной дороге. Вероника все время была недовольна. Мама встретила нас в своем любимом цветастом платье, свободном и подвязанном передником. Она чмокнула меня в щеку, потом отошла на шаг назад, чтобы как следует меня рассмотреть.

– Ты сегодня так вкусно пахнешь, – сделал я ей комплимент.

– То есть в остальные дни не очень? – поинтересовалась она.

– Нет, просто хороший запах. Ждешь кого-то на свидание?

– Дурачок, – смутилась она.

Вероника легонько пнула меня.

– Ох, мам, прости, это Вероника, – представил я.

Мама рассмотрела и ее, поджав губы:

– Боже милостивый, да она просто конфетка! Только парни совершенно без зубов могут отказаться от такой.

– Мам, завязывай такое говорить, – смутился я.

Мы прошли на кухню, где мама готовила ужин. На всех конфорках что-то кипело и скворчало, тикал таймер над плитой, а кухонный стол был уставлен всевозможными блюдами.

Веронику, однако, это не впечатлило. На лице у нее было написано: в этом доме живет стопроцентное «белое отребье», и наверняка в их генеалогическом древе найдется парочка браков между двоюродными родственниками.

Гостиная родителей была декорирована в стиле «свалка». Здесь был и камин, и журнальный столик с веером журналов об охоте и рыбалке, над камином красовалась голова оленя. Папа дремал в кресле перед телевизором, и разбудить его можно было разве что из пушки.

– Арнольд, вставай давай! – громко призвала мама. – У нас гости.

– А я и не сплю, – пробурчал он, доставая из кармана вставную челюсть.

На папе был наряд для семейного ужина. Ну и для работы тоже: синяя рубашка с почти прозрачными локтями, штаны-вездеходы и громоздкие черные ботинки. Собственно, в этом наряде он мог пойти куда угодно.

Я отправился на кухню. За время моего отсутствия Вероника разговорилась с отцом.

– А где вы работаете? – спрашивала она.

– Я лесоруб.

«Вот и все, – решил я. – Начинается». Внутри все медленно начало опускаться вниз.

– Лесоруб… – повторила Вероника. – Самый настоящий?

– Ничего особенного, – пожал плечами отец. – Не такая уж и интересная работа.

Тут из кухни вышла мама с вилкой в руке.

– Не верь ему, дорогуша. Он просто обожает рубить деревья. Если его не останавливать, он их до последнего все вырубит.

Улыбка, появившаяся на лице Вероники, была словно нож мне в сердце.

– Неужели до самого последнего деревца?

– О, я обожаю запах опилок, – признался отец. – Ну и кто-то должен успеть это сделать, пока защитнички природы не накроют все медным тазом.

Это была последняя капля. Не произнеся больше ни слова, Вероника вскочила и направилась к двери.

– Подожди! – закричал я, но было поздно.

Она села в мою машину и уехала, оставив за собой только облако пыли.

Я горевал очень долго. Минут пять. Потом взял бутылку пива и сел перед телевизором. Отец смотрел чемпионат по реслингу. Какой-то парень в костюме змеи как раз запрыгивал на плечи второму. Я откинулся на диване и улыбнулся: я знал, что вернулся домой.

Случайностей не существует – все на этом свете либо испытание, либо наказание, либо награда, либо предвестие.

Вольтер, философ, поэт

Есть такое выражение: «Хорошее случается, когда меньше всего его ждешь». Я в это не верю. Особенно в Лос-Анджелесе. За десять лет в этом городе я часто ходила на свидания, но вспомнить особенно нечего.

После очередной серии свиданий, в том числе с парнем, который сообщил, что нюхает кокаин («редко, раз в квартал»), и другим, который уже начал чувствовать себя лучше после разрыва с девушкой («хотя я думаю, у нас еще есть шанс»), и еще одним, который флиртовал со всеми, кроме меня, на вечеринке, куда, собственно, пригласила его я («Было весело!» – сказал он; конечно, ведь я, можно сказать, устроила ему вечер спиддейтинга), я решила: «Все, хватит!» Кстати, все эти свидания произошли в течение недели. Не скажу, что для Лос-Анджелеса это было из ряда вон. Мне просто надоело ставить на количество, а не на качество. Я выросла на Среднем Западе и никак не могла понять: куда подевались настоящие мужчины? До переезда в Лос-Анджелес у меня был потрясающий бойфренд, и я уже начинала подозревать, что вся эта череда придурков – месть за то, что десять лет назад я разбила ему сердце.