– Ты справишься, – сказала она. – Ты так сильно хотел пойти в школу рейнджеров, и я знаю, ты туда попадешь. У тебя все получится. И ты сможешь ее успешно окончить.

Мамины слова развеяли мои сомнения и наполнили меня силой и решимостью.

Следующие три месяца шестьдесят «будущих рейнджеров» ревностно соревновались. Каждую неделю я рассказывал родителям о своих результатах. Мама упорно поддерживала меня. Ее не пугало, что мои шансы невелики. Она продолжала говорить, что у меня все получится.

В конце октября автобус приехал забирать нас из учебной части. Я немного задержался и сел в него последним. Когда я поднимался по ступенькам, кто-то из конца автобуса прокричал:

– Эй, Уиттл, слышал новости?

Я остановился. На меня глазела толпа вторых лейтенантов. Каким-то образом я понял, что новости плохие. И что речь идет о школе рейнджеров.

– Что такое? – спросил я.

– Командир сказал, что в школу рейнджеров не пойдут те, кто едет в строительный батальон.

Я был раздавлен. Столько трудов, и все насмарку.

Но я не повесил нос, а окинул взглядом автобус, где теперь царила полная тишина. Все смотрели на меня и ждали моей реакции. И я сразу вспомнил мамины слова. Ухмыльнувшись, я сказал то, что пришло мне на ум:

– Ну, видимо, командир еще не говорил с моей мамой, потому что она точно знает, что я поеду в школу рейнджеров.

Весь автобус разразился смехом.

О моем внезапном комментарии быстро узнал весь факультет, и слава о нем дошла до персонала. Через неделю командир отменил свое решение. Видимо, он не захотел связываться с моей мамой.

Дежурный офицер объявил результаты соревнования. Я занял шестое место. Моя мама была права. 30 ноября 1990 года я поступил в школу рейнджеров Армии США и окончил ее 19 марта 1991-го.

Во время инспекции в скаутском лагере директор обнаружил зонтик, аккуратно завернутый в спальный мешок одного из младших скаутов. Зонтик не числился в обязательном перечне вещей, поэтому директор попросил мальчика объясниться.

– Сэр, – ответил юноша, устало вздохнув, – у вас когда-нибудь была мама?

Одно касание стоит десяти тысяч слов.

Гарольд Блумфилд

Когда моей младшей дочери Бернадетт было десять лет, я страшно за нее переживала. Последние четыре года были тяжелыми для нашей семьи. Бернадетт обожала бабушку и дедушку, и они тоже души в ней не чаяли. Но они быстро покинули этот мир, один за другим.

Всем нелегко пережить безжалостную череду таких потерь, особенно ребенку. Бернадетт была чувствительной и любящей девочкой, и поэтому ей было особенно трудно. К десяти годам она погрузилась в состояние, которое я могу назвать только депрессией. Почти целый год мы едва ли видели улыбку на ее лице. Бернадетт словно не жила, а просто существовала. В ней будто бы потухло ее внутреннее сияние.

Я не знала, что делать. Бернадетт понимала, что я переживаю за нее, и от этого ей становилось еще хуже. Однажды, после того, как она ушла в школу, я уселась в кресло и задумалась. В нашей семье всегда было принято обниматься. В детстве мои родители, бабушки, дедушки, дяди и тети по любому поводу тискали нас, детишек, в объятиях. И даже когда я стала самостоятельной, в трудную минуту я представляла, как уютно сижу на коленках у папы и крепко его обнимаю.

– Ох, папочка, – шептала я своему ушедшему отцу, – как же мне помочь Бернадетт?

Когда меня осенило, я чуть не расхохоталась. Недавно я читала о лечебном эффекте объятий. Может быть, такая «терапия» поможет моей дочери?