Краситься времени нет и нечем. Быстро чищу зубы, умываю лицо ледяной водой и выбегаю из комнаты. 

Бегу вприпрыжку на звук мужского голоса, пока приглушённого. Я так взбудоражено, что даже интонаций не различаю. 

Лишь слышу знакомые вибрации. 

Вылетаю из коридора и замираю на самом верху мраморной лестницы. 

Поражённая. Шокированная наповал. 

Вот это холл!

Может быть, я всё-таки в музее?!

А этот мужчина, стоящий внизу, смотритель?!

Высокий, полностью седой, с жёстким, грубым лицом, но всё же породистым. 

Он переводит взгляд на меня. Острый, леденящий до глубины души. 

— А вот и шлюха. 

Что он такое говорит?!

Кто шлюха?! Где шлюха?!

Я кручу головой из стороны в сторону и даже оборачиваюсь, чтобы увидеть ту самую шлюху, о которой говорит незнакомец.

Однако через миг понимаю: мужчина смотрит прямо на меня.

Он медленно поднимается по ступенькам, опираясь при этом на трость. 

Стук звучит зловеще. 

Ещё более зловещим становится взгляд незнакомца, когда мужчина останавливается на две ступеньки ниже меня. Старик стоит ниже, но он высокий и наши глаза оказываются на одном уровне. 

У него гнетущая, давящая энергетика. Создаётся ощущение, словно он вверху, а я на самом дне. 

— Я говорю про тебя. Марианна Устинова. Или Марианна Золотникова…

Старик ухмыляется и трогает пальцами воротник рубашки Бекетова, надетой на мне.

— Шлюхаа-а-а, — смакует, растягивая слово. — Шлюха, которая обошлась моей семье в миллион евро.

— Миллион?! — повторяю растерянно. 

Секундой позже добавляю ещё более пораженно:

—  Евро?!

Ни хрена себе расценки!

Я в шоке. Но всё же шок перекрывает радостью: как-то Бекетов сказал, что и сотни тысяч рублей за меня не выложит!

Однако отвалил на аукционе для богатеев за меня миллион евро!

О-ФИ-ГЕТЬ!

Или «охренеть» будет намного уместнее?!

— Миллион евро, — повторяет мужчина. 

Крючковатые пальцы ползут вверх, чтобы потрогать меня за щеку. 

Я успеваю перехватить мужчину за сухое, жилистое запястье. 

Он брезгливо смотрит на мои пальцы. 

— Кто вы такой?! — спрашиваю. 

— Бекетов, — каркает мужчина. 

— Я знаю Бекетова! — возражаю. — И вы не он. 

— Бекетов-старший, — остро ухмыляется. 

Смотрю на его лицо: и волосы, седые, и короткая, стильная бородка, и даже брови!

— Я бы сказала, старейший, — вырывается против воли из моего рта. 

Ответом служит тишина. 

Взгляд мужчины становится ещё более мрачным.

Кажется, я только что подписала себе смертный приговор и  надерзила…

Собственно говоря, кому я надерзила?! 

Отцу Бекетова?!

— Дерзишь, шлюха?

— Да что вы меня обзываете постоянно?! — возмущаюсь. — Шлюхи и шлюха! Неужели у вас такой ограниченный словарный запас? Или из-за преклонного возраста вы страдаете Альцгеймером?!

Мне дико страшно. 

Мало того, что этот мужчина наводит жуть одним лишь взглядом. 

Так ещё и холл наполняется верзилами в одинаковых чёрных костюмах. 

Лица как один — кирпичи. 

Мне страшно, до адских колик в животе и обледенения конечностей, а когда мне страшно, я несу всякий вздор. 

— Я вас не знаю. Вижу впервые и не позволю себя обзывать. Ещё доказать надо, что вы Бекетову хоть кем-то приходитесь! Мало ли какая блажь могла прийти в голову выжившему из ума старику?!

В ответ выживший из ума старик показывает, что силёнок у него до сих пор предостаточно. 

Он резко хватает меня за глотку.

Сжимает пальцы и давит. 

Лишает возможности дышать. 

Перед глазами мгновенно темнеет. 

— Убери руки. Отец! Убери от неё свои руки!

Голос Бекетова — моего Бекетова — приходит как чудесное спасение. 

Тиски пальцев старика ослабевают. Ко мне возвращается возможность дышать. Урывками.