Его рука скользит  еще выше, несмотря на то, что ее держат мои пальцы. Неожиданно для себя глубоко вздыхаю. Мне должно быть противно. Точно должно быть. Но почему-то нет. Наоборот. По телу разливается приятное тепло. Чувствую, как горят щеки. Губы внезапно пересыхают и мне становится трудно дышать.

– Привыкни ко мне, – он снова прикасается ртом к моим губам, но на этот раз требовательнее, с тщательно скрываемой жадностью, которая все же  чувствуется в его прерывистом дыхании.

Мне кажется, что его тело обволакивает меня полностью. Его губы не дают дышать, его рука вплотную подбирается к  моей женской сути. Еще немного – и его пальцы пересекут запретную границу.

– Нет, – я крепко сжимаю колени.

– Да, – его рука замирает, а губы полностью захватывают мой рот в горячий плен. – Дай себе расслабиться! Да, Настенька, да!

Но горячая волна уже поднимается изнутри. Все то, что так долго копилось, что я так старательно запихивала внутрь: невыплаканные до конца слезы, материки льда, выросшие между мной и мужем, бессонные ночи и сухие воспаленные глаза по утрам. Все это мощным смерчем поднимается изнутри, как вулкан, который спал много лет и вдруг начал просыпаться. Раскаленная лава захватывает меня. Вскрикнув, я выгибаюсь дугой, откинувшись на сиденье.

– Тише, милая, тише! Мы здесь не одни! – Макс прижимается ко мне, гася мой стон внутри себя. – Да, да, позволь себе, позволь. К черту сдержанность! Я с тобой! Я здесь! – он полностью закрывает меня своим телом.

Не осознавая, что происходит, я вцепляюсь зубами в его плечо, в белую футболку, и меня подхватывает вулкан. Остановить его уже невозможно.  Все тело сводит сладкой судорогой и мне кажется, что оно теряет очертания, как мороженое, что потекло от внезапно дохнувшего на него жара. Единственный выход – смириться и принять то, что неизбежно. И я подчиняюсь.

Когда я возвращаюсь в реальность, Макс протягивает мне стакан с кофе и круасан с шоколадом. Тупо смотрю на вкусности, понимая, что только что впервые изменила мужу. Легко, быстро, в машине на оживленной московской улице средь бела дня. Я – стерлядь! Боже мой, какой кошмар!

– А теперь сладенькое и кофеин – и ты вернешься к жизни. Это моя личная методика: называется интенсивная терапия в военно-полевых условиях, – Макс, улыбаясь, откусывает кусок круасана и делает большой глоток кофе.

– Макс, я… – спазм стыда перехватывает горло, мешая говорить.

– Настя, ничего не нужно объяснять.

Господи, сделай так, чтобы я прямо сейчас стала невидимой. Потому что я не могу смотреть в его глаза после того, как его пальцы… нет, лучше не вспоминать! Отворачиваюсь к окну и бубню, старательно рассматривая прохожих:

– Нет, Макс,  мы должны немедленно поговорить об этом.  Потому что то, что случилось, было ошибкой…

– Не ошибкой, а частью курса лечения.

– Нет, так нельзя!

– Послушай меня, когда тебе болит голова, что ты делаешь?

– Принимаю таблетку обезболивающего и иду спать.

– Правильно. Вот ты сейчас и приняла таблетку. Считай, что я твой парацетамол. Настя, ты пытаешься обмануть своего мужа. А разведчики – чтоб ты понимала – засыпаются на мелочах. Гордей не идиот, а прожженый и прокачанный жук. Ему достаточно бросить один взгляд на нас с тобой, чтобы понять: между этими  двумя ничего нет. Вот и я укрепил твою версию. Теперь  между нами есть особая интимная  близость. Мы официально любовники.

– Гордей тебя и не увидит никогда, – горячо возражаю я. – Мы с ним договорились не показывать друг другу своих любовников.

– А у тебя в жизни все всегда идет по плану? – хмыкнул Макс. – Правда? Москва – деревенька маленькая. И хотя мы не люди одного круга, но варимся в одном и том же соку. Ты с одной стороны, с барской, я с другой – как холоп.