Воздействие концепции культурогенеза Ст. Лема прослеживается в той или иной степени в работах многих исследователей, затрагивавших данную тематику (в том числе у А. П. Окладникова, Л. Н. Гумилёва, Э. С. Маркаряна, Ю. М. Лотмана, М. К. Петрова, В. П. Бранского, А. Я. Флиер, А. А. Пелипенко, И. Г. Яковенко и др.).

Примерно с конца 1950-х и в большей степени с 1960-х гг. в нашей стране началось трудное возрождение генетических исследований в общественных науках (а не только в биологии, как до сих пор считалось). Однако ситуация усугублялась еще и тем, что, как справедливо подметил Л. Грэхэм, «идеологические органы партии на самом деле продолжали в высшей степени критически относиться к использованию генетического подхода при объяснении человеческого поведения. В то же время ученые всего мира начинали придавать все большее значение именно такому подходу»[29]. Краткий ренессанс историко-генетических исследований второй половины 1960–1970-х гг. был слишком непродолжителен, хотя и ярок (Б. Ф. Поршнев, А. П. Окладников, Л. Н. Гумилёв, Э. С. Маркарян, С. А. Арутюнов, Ю. И. Мкртумян, В. М. Массон, В. С. Бочкарев, М. М. Камшилов, В. П. Алексеев, Вяч. Вс. Иванов и др.). Однако в эти годы у еще неоформившейся «генесиологической парадигмы» появились более успешные в силу ряда обстоятельств «парадигмальные соперницы» (системный подход, кибернетика, а затем и синергетика), которые «перетягивали» потенциальных приверженцев «генесиологического» подхода. Тем не менее в трудах второй половины XX в. продолжает уточняться терминологический аппарат и появляются первые попытки изучения собственно проблем культурогенеза и этногенеза. Здесь следует обратить внимание на то, что к постановке культурогенетических проблем отечественные ученые пришли, во многом отталкиваясь, как и в 1920-х гг., от конкретно-исторических исследований процессов этногенеза, которые уцелели лишь в силу политико-конъюнктурной востребованности[30]. И более того, даже получили в советской науке в 1930–1970-х гг. довольно широкое распространение[31].

В числе первых, кто в отечественной науке подошел к осознанию исключительной важности и теоретико-методологической плодотворности генетического изучения культуры, был Эдуард Саркисович Маркарян. Научное творчество Маркаряна весьма многогранно и обширно, оно еще ждет своего всестороннего исследования. Здесь ставится значительно более узкая по своему масштабу задача выявления генезиса и основных этапов в развитии культурогенетических изысканий этого неординарного ученого.

Научное становление Маркаряна началось со времени поступления в 1953 г. в аспирантуру на кафедру истории зарубежной философии МГУ. Это были благодатные годы «оттепели», когда оказались возможными творческое развитие и относительно свободное освоение достижений зарубежной и отечественной науки. Напряженная и кропотливая работа над темой кандидатской диссертации «Исторический очерк и критический анализ концепции общественного круговорота»[32], знакомство в подлиннике с трудами Дж. Вико, Н. Я. Данилевского, О. Шпенглера, А. Дж. Тойнби и других видных представителей культурно-исторической школы заложили прочный теоретико-методологический фундамент и сформировали устойчивый интерес молодого ученого к различным теориям развития культуры (органицизму, диффузионизму, цивилизационизму, эволюционизму и т. д.). Заметное влияние на формирование его концептуальных представлений оказали идеи американских культурологов и антропологов, придерживавшихся неоэволюционизма и мультикультурализма (Л. Э. Уайт, Дж. Стюард, М. Харрис, М. Салинс, Э. Р. Сервис и др.), причем со многими из них он был лично знаком и состоял в длительной переписке. В отдельных работах Маркаряна также ощущается идейная близость культурфилософским поискам и футурологическим прогнозам Ст. Лема, работы которого он неоднократно цитировал в своих собственных произведениях. Вместе с тем на формирование научных взглядов и мировоззренческих принципов Э. С. Маркаряна решающим образом повлияло (и в тех условиях не могло не повлиять!) господствовавшее в СССР материалистическое учение – диалектический и исторический материализм.