Пусть наболевшее неоригинально и состоит из общих мест, но ведь он очевидно не притворяется – невозможно притворяться полвека.

Так, может, он и не мастер вовсе? Такие предположения были высказаны неоднократно. Однако представленная на выставке работа 1948 года «Портрет старушки» (Глазунов – школьник!) опровергает злопыхателей. Отлично умел писать Глазунов еще сызмала. Просто художник в России – больше, чем художник, он еще трибун, проповедник и апостол.

Чей апостол?

Вот тут у нас закавыка. Образ Спасителя у Глазунова не получился – на картине «Изгнание торгующих из храма» (2011) перед нами дикий, разъяренный, довольно обычный мужик. А на полотне «Боже, Боже мой, зачем ты меня оставил» примерно тот же мужик запрокинул страдальческую голову. Никакого «дуновенья Бога» (красоты, величия, трогательности) в картинах нет. Это тоже «публицистика красками», только на темы двухтысячелетней давности. Правильный мужик торгующих из храма гнал, вот его и распяли. Творчески это, как видно, не слишком волнует автора.

Родная природа? Глазунов написал несколько нормальных, «правильных» пейзажей, в основном северных, но в них чувствуется мнимое, насильственное смирение художника перед жанром. Без людей на холсте ему скучно. А вот если на русском поле разместить русскую девушку с русой косой на отлете, то уже получится «Русская песня» (2009). Из которой будет видно и понятно, что русская песня – это такая песня, что волосы не только дыбом встают, но вообще опровергают все законы гравитации.

Тема русских волос продолжена на картине «И снова весна…» (2009), где изображен сам художник на фоне сиреневого куста, причем весь верх его головы вздыблен и вихрем уходит в сирень. А вдалеке на реке – ледоход. Все-таки надо было в названии уточнить – «И снова русская весна…»

Может быть, художника прежде всего волнует родная мифология? Может быть, только берет он из нее самые избитые фигуры. На картине 2010 года «Сирин и Алконост» (это птицы русского рая) гладкие красивые птицы с девичьими лицами изукрашены приклеенными «жемчугами». То есть красок уже недостаточно для наведения красоты, как и «обычные» размеры глаз невозможны у «Русского Икара» (2005). Только величиной с тарелку. Это же русский Икар!

Русская женщина – вдохновляет ли она мастера? Нет, тут тревожный момент: обнаженные женские тела больше не являются для Глазунова образом прекрасного, но символизируют разврат и распад в обличительных полотнах. Мы, конечно, помним еще по советским временам, что хуже голой бабы, подрывающей все устои, ничего быть не может, но все ж таки это странно для художника.

А вот книжная графика восьмидесятых годов, занимающая левое крыло выставки, объясняет, как мне кажется, настоящие возбудители творческого волнения Ильи Глазунова. Это образы Достоевского. Иллюстрации, сделанные с наивной старательностью и нарочитой «неумелостью», отсылающей нас к детским рисункам, хороши и трогательны. Это Достоевский, полностью адаптированный к уму школьника.

Из взволнованности Достоевским произросла и живописная публицистика Глазунова. И доказала, что агрессия в публицистике обязательна, а в живописи – нежелательна.

Нет, не может быть никаких серьезных претензий ни к работоспособности, ни к мастерству Ильи Глазунова. Но перед нами феномен мастера, начисто лишенного вкуса. Он хочет схватить зрителя мертвой хваткой, преувеличивает, приукрашает или разоблачает без всякой меры. И не в этом ли секрет его популярности?

Почему, скажем, не снискал такого массового успеха советский классик, живописец Дмитрий Жилинский (он чуть старше Глазунова, но столь же работоспособен)? Видимо, потому что Жилинский строго держится в своих профессиональных рамках, не впадая ни в проповедь, ни в карикатуру. К тому же вкус у него безупречен. А людям, может, надо, чтоб их поленом по голове ошарашивали, чтоб красота набрасывалась как зверь и искусывала насмерть!