– Кавет Лесли еще…

Лендлорд медленно покачал головой.

– Даже не встает.

– У него бывает врач?

– Дважды в день. Сказал мне, что надежды нет, но Кавет Лесли упорно не хочет в больницу.

– Спасибо.

Торн повернулся к двери и взялся огромной ручищей за ручку; пальцы когтями охватили край.

Собой он был чрезмерно тучен, но крепок, как водруженная на опоры бочка. Голову носил бритую, а нос имел крючковатый, что делало его похожим на орла, мудрого и недоброго.

– Скажите Лесли, – попросил он, – что друг заходил справиться о нем.

– Я никогда с ним не разговариваю, – ответствовал лендлорд, и Торн поклонился и ушел, закрыв за собою дверь.

Снаружи он прислушался. Хозяин уковылял в свою собственную сумрачную берлогу. Торн тут же попробовал дверь – она отворилась (уходя, он поднял собачку автоматического запора). Он тихонько проскользнул через лишенный окон вестибюль и вскарабкался по лестнице, такой узкой, что плечи его касались обеих стен сразу. Место пахло ветхой одеждой, как все древние нью-йоркские трущобы. Из таких вот курятников гангстеры «Пяти углов» и «Дохлых кроликов» в стародавние времена выступали на свои веселые бандитские войны, а городская шпана ходила толпами на Противопризывные бунты 1863 года[31] и на марш протеста, когда Макриди играл Макбета в «Астор Плейс Опера Хаус»[32].

Коридор наверху оказался такой же узкий, как лестница, только еще темнее, но Торн хорошо знал дорогу до нужной двери. Та охотно открылась – замок давно сломался. Комната походила, скорее, на тюремную камеру. С гипса хлопьями сходила специальная хорошо маскирующая грязь зеленая краска. Глядящее на задний двор единственное грязнющее окно было затянуто паутиной.

Человек на протертой лежанке пошевелился, вздохнул и повернул свое бледное, как плесень, лицо к двери.

– Кто там? – произнес он усталым дрожащим голосом.

Роули Торн быстро опустился на колени и наклонился к нему поближе, как хищная птица к добыче.

– Ты был Каветом Лесли, – сказал он. – Постарайся вспомнить.

Тоненькая, как палочка, рука выпросталась из-под потрепанного одеяла и потерла закрытые глаза.

– Запрещено, – прохрипел лежащий. – Мне запрещено вспоминать. Я забыл все, кроме… кроме…

Голос угас, затем с усилием произнес два последних слова:

– …моих уроков.

– Ты был Каветом Лесли. Я – Роули Торн.

– Роули Торн! – Голос стал и сильней, и быстрее. – Имя сие прославится в аду!

– Оно и на земле прославится, – серьезно пообещал Роули Торн. – Я пришел за твоей книгой. Дай ее мне, Лесли. Она стоит обеих наших жизней и еще стократ больше.

– Не зови меня Лесли. Я забыл это имя с тех пор…

– С тех пор как учился в Школе Глубин, – закончил за него Торн. – Я это знаю. У тебя есть книга, ее дают всем, кто оканчивает Школу.

– Мало кто оканчивает, – простонал человек на кушетке. – Многие начинают, но немногие доходят до конца.

– Школа находится глубоко под землей, – подтолкнул его Торн. – Вспоминай.

– Да, под землей. Никакого света не должно проникать туда: он может уничтожить то, чему там учат. Очутившись в Школе, ученик остается, пока не закончит курс, или… уходит… так же, во тьме.

– Там есть литеры, буквы из холодного пламени, – продолжал Торн.

– Буквы из холодного пламени, – эхом отозвался тихий голос. – Их можно читать в темноте. Один раз в день… один раз в день открывается люк и рука, мохнатая от черной шерсти, кидает вниз пищу. Я закончил… я провел в этой школе семь лет – или сто! Кто теперь скажет, сколько?

Он всхлипнул и захныкал.

– Дай же мне книгу, – настаивал Торн. – Она у тебя где-то здесь.

Человек, не желавший более зваться Каветом Лесли, приподнялся на локте. Для его бесплотного тела усилие вышло почти титаническое. Глаза он все еще держал закрытыми, но лицо обратил к Торну.