– Виолетта Никодимовна, – не дав развернуться философской мысли, прервал ее Максим, – а вот это что такое?

Он выдернул из груды поделок, лежащих на столе, весьма интересный предмет – ярко-красный плетеный шар диаметром сантиметра три, на плетеной же, толстенькой рукоятке.

– Похоже на кистень, только сделанный из веревки.

– Это интересная штука, – тут же сменила тему Виолетта Никодимовна. – Я ее только что сплела, даже девочкам еще не показывала! И никакой это не кистень, а древний магический узел. Знаешь, как называется? «Кулак обезьяны».

– Звучит красиво, – признал Максим, положив вещь на место. – Только почему обезьяны?

– Не знаю, это ведь старинное название. Может, и впрямь похож на кулак какой-нибудь мартышки. Или гориллы. Я в зоопарке обезьян-то видела, но какие у них кулаки, никогда не обращала внимания. А ты?

– Я тоже. Да и вообще не люблю ходить в зоопарки и всякие питомники, там ужасный запах. Виолетта Никодимовна, спасибо, все очень интересно, но я, наверное, пойду. Ведь вы и так уже из-за меня опоздали на массаж.

– Ох, конечно, – спохватилась Рюмина. – Сейчас я тебе «Цветок лотоса» насыплю в пакетик.

Она стремительно выбежала из комнаты, и в этот момент раздалась мелодия древнего пугачевского шлягера «Арлекино» – это был мобильник Виолетты Никодимовны.

– Да, Светуля, – услышал Максим бодрый голос из кухни. – Все, вылетаю. Мы тут с Максимом заболтались. Да, да, Лидочкиным внуком. Ну, хорошо, забегай, я практически готова.

Когда через несколько минут Виолетта Никодимовна со спортивным рюкзачком и Максим с пакетом «Цветка лотоса» в руках торопливо покидали квартиру, они едва не столкнулись с невысокой светловолосой женщиной в ярком открытом платье, которое эффектно подчеркивало прекрасную фигуру.

– Эко ты, Светуль, вырядилась, – воскликнула Рюмина. – Массажиста хочешь охмурить?

– Там девочки-массажистки, – приятным низким голосом отозвалась женщина и приветливо улыбнулась Максиму. – Так что все исключительно для собственного удовольствия.

Печерников впервые видел Светлану Шелепину, еще одну его соседку по дому. Невзирая на солидную, более двух десятков лет, разницу в возрасте, она была близкой подругой Виолетты Никодимовны и Лидии Сергеевны. Про этот любопытный женский триумвират Максим неоднократно слышал от бабушки.

Когда-то давно Максим искренне полагал, что женщины бальзаковского возраста – это дамы около пятидесяти плюс-минус лет пять. Как-то одна из его подруг, студентка филфака МГУ, посмеялась над ним, объяснив обаятельному, но невежественному бойфренду, что выражение вошло в обиход после появления книги великого француза «Тридцатилетняя женщина». Уязвленный Печерников, прочитавший, да и то без удовольствия, лишь «Шагреневую кожу», заметил, что со времен Бальзака многое изменилось. И Оноре, живи он сейчас, обалдел бы, узнав, что люди стали жить гораздо дольше, а повышенная сексуальная активность в возрасте, который принято было считать преклонным, уже мало кого смущает. В итоге девушка-филолог ушла в прошлое, а Максим остался верен прежним идеалам.

И вот сейчас перед ним стояла дама бальзаковского, в понимании Печерникова, возраста и очень приятной наружности.

– Вот он, оказывается, какой огромный, Лидочкин внучек, – рассмеялась чуть хрипловатым смехом женщина, снизу вверх глядя на Печерникова.

– Здравствуйте, Светлана Станиславовна, – улыбнулся он в ответ. – Теперь я на некоторое время ваш сосед.

– Вот и прекрасно. Кстати, называть меня по отчеству не обязательно. А я буду называть вас Макс, договорились?