Танцор плавно прошел по краю поляны, распугивая обступивших ее зрителей, а затем присел возле зарослей терновника и буквально исчез, растворился – так, словно его здесь никогда и не было. И тогда на поляну выскочил совершенно другой персонаж. Его лицо и кисти рук были покрыты белой глиной, на голове колыхалась соломенная шляпа с загнутыми вверх полями, на шее болталась алая тряпка, а в руке красовалась трость. Он важно прошел в центр, залихватски крутанул тростью, и Джонатан вдруг с ужасом узнал в этом движении характерный жест своего отца!

Это уже точно не было шуткой, но едва быстро наполняющийся бешенством Джонатан стал подниматься, как на поляне снова объявился разрисованный под неведомого зверя танцор, в следующий миг в его руках оказался огромный нож, а еще через долю секунды он повалил «сэра Джереми» на землю и взмахнул рукой.

Невидимые с такого расстояния зрители закричали столь яростно и поощрительно, что никаких сомнений в их симпатиях более не оставалось. «Зверь» поднял с земли бог весть как оказавшуюся там и явно символизирующую голову Джереми Лоуренса тыкву, нахлобучил на нее соломенное подобие шляпы и понес ее по кругу.

Джонатан задохнулся от ярости, вскочил и бросился вперед.

Он не успел пробежать и десятка шагов, как от ближайших кустов отделилась тень, Джонатана повалили на землю и, зажав рот рукой, потащили прочь. Он попытался вывернуться, ударил наглеца в лицо, нащупал мокрый рот, попытался достать пальцами глаза, но его скрутили еще сильнее – не пошевелиться.

– Нет, масса Джонатан, нет! Не сейчас! – яростно зашептали ему в ухо.

«Платон?» – на мгновение оторопел Джонатан и, осознав, что его скрутил собственный раб, совершенно рассвирепел.

Он бился, как в эпилептическом припадке, выкручивался налимом, отчаянно мычал и даже сумел укусить зажавшую рот огромную ладонь, но все было бесполезно: раб упрямо тащил его прочь от рощи. И только в полумиле, уже на пустых полях скошенного тростника, Платон внезапно остановился, осторожно ослабил хватку и тут же рухнул на колени.

– Простите меня, масса Джонатан!

Джонатан брезгливо встряхнулся и, стиснув зубы, прошипел:

– Вернемся, пойдешь к шерифу.

– Слушаюсь, масса Джонатан! – склонился еще ниже старый негр.

– Скажешь, тридцать девять плетей.

– Скажу, масса Джонатан!

Джонатан покачал головой и отвернулся в сторону багровеющего востока. Он все еще был рассержен, хотя уже чувствовал, что Платон прав, и обнаруживать себя на этом языческом шабаше не следовало. Но не признаваться же в этом рабу…

– Можно сказать, масса Джонатан? – внезапно раздалось позади, и Джонатан повернулся.

Платон так и стоял на четвереньках, уткнувшись головой в сухую траву.

– Что еще?

– Вы их обязательно подчините себе, масса Джонатан, – пробубнил в землю Платон.

– Что-о-о? – не понял Джонатан.

– Да, масса Джонатан, – все так же не поднимаясь с колен, пробубнил Платон. – Они уважают силу, а вы – настоящий колдун.

– Что-о?! – аж подпрыгнул Джонатан.

– Только очень большой колдун может иметь столько кукол! – убежденно произнес старый негр.

Джонатан на секунду оторопел, растерянно заморгал и, только когда до него дошло, что имеет в виду Платон, расхохотался.

– А еще… что… скажешь?! – чуть не захлебываясь, пробулькал он.

Платон осторожно приподнялся с земли и, словно не веря, что настроение хозяина переменилось, тихо добавил:

– А еще я скажу, что они не верят, что сэра Джереми убил белый.

Внутри у Джонатана словно что-то оборвалось, а горло мгновенно пересохло. Это он и сам видел.

– А что они говорят? – еле выдавил он.