– Какую мелодию? – Я с надеждой посмотрела на нее.

– Лично мне нравится Эннио Морриконе… Эта тема из «Однажды в Америке». Вам нравится этот фильм?.. А книгу я действительно принесла вам.

– Спасибо, – я наконец-то сжалилась над наивной маленькой медсестрой, – давайте сюда вашу книгу.

…Ничто не могло ударить меня больнее, – книга называлась «Тайна имени». Самое актуальное название в моем положении.

– Ну и что я должна с ней делать? Прочитать от корки до корки?

– Вы можете найти имя, которое вам понравится. Которое вам подойдет, – медсестра постаралась быть убедительной, насколько вообще может быть убедительным младший медицинский персонал. – Не исключено, что выбранное имя окажется вашим.

– Обычно человеку не нравится его собственное имя. Впрочем, меня бы устроило любое. Любое, только бы оно оказалось настоящим.

– Давайте просто посмотрим, – она уговаривала меня. Легкомысленные губы уговаривали меня. Я впервые за восемь дней заметила, что глаза у нее разного цвета – один зеленый, а другой – карий…

– Как вы себе это представляете? Вы будете зачитывать имена вслух, а я должна постукивать хвостом на подходящее для меня сочетание букв?

– Примерно так, – она легко засмеялась. У нее был хороший смех. Я улыбнулась ей в ответ. – Можно начинать?

– Валяйте.

Она склонила голову над книгой, забинтованный палец пробежался по оглавлению. Все имена были расположены в алфавитном порядке, начиная с древнееврейских и древнегреческих; их носили миллионы женщин, которые прожили свою жизнь иначе, чем я. Их любили, их насиловали, их завоевывали; они рожали детей и давили виноград. Я знала о них все – и ничего конкретно. Я знала обо всем все – и ничего конкретно, и это сводило меня с ума. Холод пронизывал трубы моего позвоночника, заставлял их гудеть, как орган: должно быть – почти наверняка – я несколько раз прошла мимо своего собственного имени и так не узнала его, как не узнала всех мертвых людей на фотографии…

Все бесполезно.

– Хватит. Прекратите, – почти приказала я Насте.

– Хорошо. Если хотите – я уйду. Если так вам будет легче.

– Мне не будет легче в любом случае… Почему вы принимаете во мне такое участие, Настя?

Ее лицо сморщилось от жалости и сразу постарело на несколько лет. Даже глаза показались мне одинакового цвета: один стал темнее, а другой – светлее. Забавно, должно быть, иметь девушку с разными глазами. Интересно, что думает по этому поводу ее муж? Или ее парень…

– Не знаю. Я не умею объяснить, я только чувствую… Вы просыпаетесь утром или ночью совсем одна, в палате, в которой даже толком не закрываются двери… А в коридоре целую ночь горит свет… Я, например, вообще не могу спать при свете. Когда-то давно, еще в восьмом классе, я подцепила воспаление легких. Жутко неприятная болезнь, особенно если учесть, что ничего выдающегося с тобой не происходит. В больнице я тоже просыпалась по ночам и думала о разных вещах. О том, что полностью завалю алгебру. Больше всего почему-то я боялась алгебры, ну, как живого человека, который может мне чем-то угрожать… Потом я думала о маме. По сравнению с алгеброй это было безопасно. Потом – о своей собаке. У нас была замечательная собака, колли, она умерла от рака. Но тогда еще она была здорова, и я думала о ней, я очень ее любила… Потом о парне, который мне ужасно нравился – он единственный не дразнил меня за разные глаза… А вы? О чем думаете вы? Вы пытаетесь кого-то вспомнить – и у вас ничего не получается, – на глазах Насти показались быстрые легкие слезы, – значит, нужно, чтобы кто-то был рядом с вами… Чтобы вы не думали, что вы совсем-совсем одна…