- За все спасибо. Я понимаю, почему ты злишься. И, наверное, зря так себя веду…

- Что у тебя с руками?!

Ему стало откровенно насрать на попытки Кати соблюсти приличия. Он видел только ее сгибы локтей, покрытые черными пятнами. Раньше все было спрятано под длинным рукавом, а сейчас бросалось в глаза, словно кричало о своей ненормальности.

- Ты что, еще и колешься, мать твою?

- Валер… Выйди, пожалуйста. Я хочу переодеться. - И без того не очень теплая  атмосфера между ними резко похолодела еще на несколько десятков градусов.

- Сначала ответь. - Он наблюдал, как девушка заматывается во второе полотенце, пытается полностью от него укрыться.

- Сначала оденусь. За это время ничего не изменится. Пожалуйста. Я очень тебя прошу.

Действительно, куда она могла деться? Если только выиграть время для того, чтобы выдумать достойную отмазку...

- Пять минут. Потом я вернусь. Постарайся не сверкать к тому времени своей задницей.

Пять минут - это такая мелочь, казалось бы. Но порой они тянутся, как целая вечность. Валера успел сходить на кухню, попить воды, вернуться… И все равно - еще пришлось подождать под дверью, поражаясь нелепости происходящего: стоять под дверью в своем собственном доме…

Катя сидела, уже одетая в его брюки  и футболку. Руки не прятала. Наоборот, рассматривала свои ладони,  запястья, черные пятна, расплывающиеся от вен.

Вскинула голову, встречая вошедшего, невесело ухмыльнулась:

- Слушай, ты помнишь, мы в любви признавались друг другу?

- К чему ты сейчас об этом?

- К тому, что я даже в это поверила. И в твою любовь, и в свою…

- Кать, если ты хочешь меня сейчас разжалобить воспоминаниями… - Он порывисто отмахнулся, шагнул вперед, остановился прямо перед нею.

- Да какая тут жалость? Я  к тому, что мы с тобой ни черта не знали друг о друге. И теперь не знаем. Сочинили  блажь какую-то, а потом страдали…

- За себя говори.

- За себя и говорю. Никогда бы не подумала, что ты примешь меня за наркоманку. Особенно, зная о прошлом моей матери…

- А за кого я должен тебя принять?

- Например, за человека, у которого очень слабые вены. А ему пришлось делать очень много капельниц.

- Черт. - Он взъерошил волосы на затылке, потер лицо, понимая, каким дураком выглядел, скорее всего. Почему-то самые простые вещи не пришли ему в голову. И да, он сразу же вспомнил о Катиной матери и о ее наследственности. Не то, чтобы стыдно, но неприятно… - Из-за чего капельницы? Чем-то серьезным болела?

Он оглядывался в поисках хоть какого-нибудь завалящего табурета, чтобы присесть напротив Кати. Но в его шикарной гостевой спальне сидячих мест не обнаружилось… Кроме низенького пуфа напротив зеркала. Чертыхаясь, перетащил его ближе к постели.

- Ничего угрожающего жизни. Просто нервное истощение. Там более хитрое название, нет смысла даже произносить. - Катя усмехнулась невесело. - В общем, прокапали меня, привели в норму, поняли, что жить буду, и отпустили.

- Звучит, как будто из запоя выводили…

- Ну, видишь, у всех свои ассоциации.

- Ты что-то пыталась сделать с собой?

- Да Господи, Валер… Ну вот за кого ты меня принимаешь? То наркоманка, то запойная, то суицидница… Меня просто однажды перекосило так, что не смогла нормально встать с постели. Руки-ноги не слушались, спина отнималась. Вызвала «Скорую» кое-как, почти ползком дверь открывала… Вот они меня забрали и потом почти месяц не выпускали.

- То-то я и смотрю, что тебя какие-то коновалы тыкали… - Теперь он уже с жалостью и сочувствием рассматривал худые, истерзанные руки.

- Обычные медсестры. Они не виноваты, что у меня организм такой специфический. - Девушка пожала плечами, то ли оправдываясь, то ли оправдывая других. - В частную клинику я не захотела.