Пока мы шли, Илья ненавязчиво взял меня за руку и время от времени прижимался несколько сильнее, чем мне бы хотелось. Небрежная манера, с которой парень себя вел, выдавала в Калиберде завзятого ловеласа. Подобные типы не вызывают у меня ничего, кроме раздражения. Отстранившись, я вынула руку из его ладони и суровым взглядом пресекла попытку снова завладеть моей рукой.

– Почему ты называешь моего отца Максик? – сухо спросила я, спускаясь по ступенькам в бар «Пикадилли», к которому свернул мой спутник.

Илья придержал дверь, пропуская меня в полуподвальчик, и, проследовав за мной, кивнул на пустующий столик подальше от барной стойки. Я уселась лицом к залу, чтобы видеть дверь, мой кавалер занял место рядом.

– Не люблю сидеть спиной к двери, – пояснил он, пристраивая руку на спинку моего стула.

Смерив парня холодным взглядом, я устало выдохнула:

– Меньше всего я намерена на похоронах отца заводить роман. Убери руку.

– Жаль. – В голосе Калиберды мелькнула легкая грустинка. – У нас могло неплохо получиться. Но дружить-то мы можем?

Уморительно поднятые брови и глаза, как у кота из «Шрека».

– Дружить можем, – не сдержала улыбки я.

В заведении играла негромкая музыка и беззвучно сновали от столика к столику вышколенные официанты с подносами в руках.

– Ты спросила, почему Максик?

Илья неторопливо выложил на стол смартфон, портсигар и бензиновую зажигалку, небрежно дернув плечом.

– А как его еще называть? Он мужик активный… Был активный. Общался со всем Питером. И в каждом кабаке, каждой бильярдной и сауне у него имелись друзья.

Мне стало обидно за папу.

– Можно подумать, отец только и делал, что мотался по саунам, – насупилась я. – Между прочим, он еще готовил репортажи.

Илья взял зажигалку и принялся крутить металлический прямоугольник в длинных тонких пальцах.

– Ты зря дуешься, Жень. Твой отец был…

Он замолчал, подбирая слова.

– Такой непосредственный. Веселый. Легкий. Не только я, весь Питер звал его Максик, и никто из тех, с кем он общался, не принимал твоего отца всерьез. Не понимаю, как Грефы доверились такому легкомысленному человеку! Натреплется вечно, наобещает золотые горы и ничего не сделает. Носится по городу, хлопочет, и все впустую.

Глядя, как напряглось у меня лицо, Илья поспешно добавил:

– Но ты не думай, никто на него не обижался. Это же Максик! Он был человек-праздник. Фейерверк. С ним не соскучишься.

Илья заказал две «пино колады» и, щелкнув «zippo», закурил, ожидая, когда нам принесут выпить.

– Твой отец увел у меня Алику, – тихо проговорил он, – и то я на него не в претензии. Вот на нее я страшно зол.

– Почему не на отца? – удивилась я.

– Максик – он и есть Максик, – Калиберда криво усмехнулся. – На него не обижаются.

Его слова подтверждали замечание Тимура Гасановича, которое главный редактор сделал в машине относительно отношений между Ильей и Аликой, и я с интересом взглянула на рассказчика, ожидая продолжения. Неслышно приблизившийся к столу официант составил с подноса напитки и, будто скользя по воздуху, удалился.

– Алика обвела твоего отца вокруг пальца, – раздраженно выдохнул Илья, заметив искру любопытства в моих глазах. – Эта сучка заморочила Максику голову. Твой отец написал завещание на имя Алики Николаевны, а через неделю приказал долго жить. И что-то мне подсказывает, Жень, что умер не без Аликиной помощи.

«Три!» – отметила я про себя, имея в виду нового подозреваемого в убийстве моего отца. Первые два: Караджанов и Сирин. И вот теперь для полноты картины в списке потенциальных убийц появилась красивая женщина. Алика Николаевна Боярская. Я пригубила коктейль и стала сквозь бокал рассматривать узор на занавесках, а Илья, вертя в руках зажигалку, продолжал: