Опять на полном автопилоте я отвела Варю в школу. Как бы сейчас было хорошо пойти на работу. Для этого надо было бы причесаться, накраситься, застегнуть все пуговицы на блузке в нужные дырки и начистить туфли.

Выплакав все слезы до последней, я села к компьютеру и открыла папку «Идеи». Ведь что-то я хотела писать про одного учителя из Нижнего Новгорода, у меня был такой хороший материал… И еще была идея про школу для слабовидящих детей… Я сидела и читала свои наброски, не понимая смысла слов.

Услышав звонок телефона, я твердо решила: «Если он – не поднимать трубку». Но как же не поднимать? А вдруг он решит извиниться? Или скажет, что он вообще все это придумал, чтобы я ревновала? И трубку я сняла.

– А кстати, ты обещала мне кое-что еще в прошлом году, но так и не сделала…

– Что именно?

– Помнишь, я говорил, что у меня есть одно желание, которое я хочу реализовать только с тобой?

– Нет, Саша, не помню.

Конечно, я помнила: плетки, кнутики, черные лаковые ботфорты на острых каблуках… Игры пресыщенных импотентов. Но он сказал совсем другое.

– И неважно. Помнишь, у тебя была такая знакомая… Мила, кажется… Я еще удивлялся, что вас связывает… Жирненькая такая… На ножках… Профурсеточка такая аппетитная…

Я понимала, что мне надо положить трубку. Но странное ощущение возникло у меня тогда, и оно оказалось абсолютно правильным. Я почувствовала – именно почувствовала, объяснить ни себе, ни другим это я тогда была бы не в состоянии: мне надо пройти мой собственный путь ужаса и боли до конца. Я должна увидеть – что там, в конце. Другого способа избавиться от Виноградова, избавить от него свою душу у меня нет. Пока я иду, пока я плачу, а не плюю со смехом в его сторону – мне надо идти. Как бы унизительно это ни было. Иначе я никогда не вылечусь от него.

– Милка Анисимова. Ее с третьего курса отчислили за то, что она спала с женатым деканом нашего курса. Мне всегда было ее жалко. И что?

– Что она сейчас делает?

– Пьет, кажется. Работает официанткой в ночном клубе. Мечтает встретить молодого красивого банкира. Вроде тебя.

– Ну, не такой уж я молодой, – всерьез ответил Виноградов, недавно заказывавший салют и танцовщиц всех пяти земных рас на день своего сорокапятилетия. – Да… Надо бы нам сходить всем вместе, втроем в ресторан…

– Зачем?

– Увидишь. Позвони ей.

– Я могу дать тебе телефон, позвони и сходи сам.

– Нет, милая моя, ты позвони, сходим вместе.

– Не понимаю…

– А тебе и не надо ничего понимать. Позвони. Допустим, в субботу вечером можно сходить куда-нибудь…

– С Варькой?

Александр Виноградов засмеялся.

– Отвези ее к маме.

– Вряд ли. У мамы болен Павлик.

– Тогда пусть придет ваша эта… тетя Маша… или как ее…

– Саша, я не знаю.

– А я знаю. Все, пока.

Мой молочный брат Павлик младше меня на двадцать четыре года, ему только будет четырнадцать. Меня мама родила в восемнадцать лет, а Павлика – в сорок два. Я стараюсь не очень часто ходить к маме, когда ее муж дома, а муж ее дома почти всегда, потому что на работу он ходит в свою собственную комнату.

Игорек, мамин муж, пишет сценарии компьютерных игр. Мне вполне симпатичен Игорек, хотя он и младше мамы на восемнадцать лет. Он странный. Мне кажется, что он ничего не видит вокруг, кроме компьютера и моей мамы, которая великолепно выглядит, но он и этого не видит. Он сидит сутками за монитором, и, если его позвать в третий раз, он вздрагивает, но не оборачивается. Он придумывает замечательные вещи, которые мне абсолютно чужды, и получает за это сносные деньги, чтобы мама могла не работать и растить малыша Павлика. Павлик, разумеется, не его сын, Игорек появился в маминой жизни позже.