– Жить? – удивилась Аюна.

– А что? Если сделаем настоящую юрту. А к маме и Жигжиту будем ходить в гости на обед и ужин.

– Можно, – улыбнулась Аюна.

Она любила отца, любила всё связанное с шаманами и сама хотела стать шаманкой. Хотела, как и отец, помогать людям, лечить их. Но боялась тайлаганов[26] и кырыков[27] – жертвоприношений. Лишь однажды видела, как Жигжит острым ножом разрезает грудь барану, как погружает в него свою большую шестипалую руку и достаёт окровавленное, ещё живое сердце. Как в восторге выкрикивает заклинания, как бьёт в бубен над мёртвым животным, а его кровь, перемешанную с молоком и водкой, подносит эжину огня. Как крутится на месте, поднимая веер разноцветных ленточек на костюме, как трясёт головой, как трепещут толстые нити на его маске – они закрывали лицо, чтобы никто не видел глаза шамана. После этого Аюну преследовали кошмары. Казалось, что все ада округи собрались возле её двери и, разъярённые, колотили, требовали впустить их, даже защита из перьев филина не сдерживала их напора. С тех пор Жигжит не брал дочь на жертвоприношения, и Аюна стыдилась этого, считала себя слабой.

Она хотела побороть страх перед умирающим животным. Вновь и вновь повторяла себе, что человек должен омывать руки кровью, что только окровавленными руками можно ухватить счастье, заставить его служить себе и тем, кто тебя окружает.

В январе Аюна впервые устроила жертвоприношение возле «Бурхана». Максим и Саша помогли ей слепить снежного барана. Украсили его овечьим мехом, надели на него шерстяной пояс. Аюна окурила снеговика чабрецом. Била в ладоши, танцевала, вспоминая движения отца. Затем плеснула на снеговика красной гуашью. Ударила его деревянным ножом. Сказала Саше и Максиму, что после такого обряда их «Бурхан» будет под защитой, а сама ещё долго не могла избавиться от дрожи. Понимала, что однажды ей придётся убить живого барана. Надеялась, что этот день наступит нескоро.

На прошлой неделе к Жигжиту приехали просители с Ольхона. Они отчаялись, не знали, как избавиться от родового проклятия. Три поколения их семью преследовали несчастья. Их дома горели, лошади умирали, мужчины спивались. После того как их единственный сын провалился на вступительных экзаменах и попал в армию, семья пришла искать защиты у шамана. Они боялись, что сын погибнет на службе, что их род, прежде большой и богатый, иссохнет и забудется. Жигжит обещал помочь.

Он вывез просителей на заснеженные холмы Малого моря. Призвал местных эжинов, посулил им щедрое подношение, и они назвали имя того, кто преследовал несчастную семью. По имени Жигжит вызвал и поймал злого духа. Корчась перед костром, выламывая руки, бормоча что-то на три разных голоса, падая на снег, извиваясь, словно змея, и вскакивая, как лань, шаман держал его в руках до тех пор, пока не узнал всю правду. Изо рта и носа Жигжита пошла кровь, ноги свело судорогами. Его отвезли в маломорское село, положили отдыхать. Через два дня он смог говорить.

Выяснилось, что прадедушка просителей, сам того не зная, навлёк на себя гнев могущественного духа – срубил священное дерево бооги-нархан, шаманскую сосну. В её стволе лежал прах чёрного шамана, жившего в этих местах двести лет назад. Заметить берестяной короб с прахом было невозможно – его спрятали в бережно вырезанном углублении, тщательно прикрыли корой. Заговорили сосну, сковали её заклятиями, и шрамы на коре со временем сгладились. Похоронили шамана в глубокой чаще, но за последние два века леса поредели под ударами топоров и прежние чащобы стали опушками. Так бооги-нархан встал на пути ничего не подозревавшего лесоруба.