Тут мы подошли к периоду, который психиатры академической школы считают началом безумия Чарлза Уорда. Найдя дневник и бумаги, юноша сразу же заглянул внутрь и, очевидно, прочел там нечто глубоко его поразившее. В самом деле, показывая рабочим заглавия, он словно бы нарочно не давал им прочесть сами тексты, а потом взялся за работу с таким волнением и ретивостью, каковые не может объяснить даже историческая ценность находки. Родителям он сообщил новость почти смущенно, будто бы хотел передать свой восторг от совершенного открытия, но самих бумаг не показывать. Он даже не продемонстрировал им заглавий – только сказал, что обнаружил кое-какие документы Джозефа Кервена, «главным образом зашифрованные», которые необходимо внимательно изучить, прежде чем делать какие-либо выводы об их истинном значении. Рабочим же Уорд показал находки лишь потому, что те проявили к ним живой интерес и подозрительная скрытность с его стороны послужила бы только лишним поводом для слухов.

В тот вечер Чарлз Уорд заперся в своей спальне и приступил к изучению дневника и бумаг. Село и взошло солнце, а он все читал и читал. Когда мать попыталась войти и узнать, что происходит, Уорд настоятельно попросил не тревожить его и приносить еду в комнату; днем он лишь ненадолго вышел из спальни, чтобы проследить за установкой панели с портретом в его кабинете. Следующей ночью он спал лишь урывками, не раздеваясь, и в минуты бодрствования лихорадочно трудился над расшифровкой текстов. Утром миссис Уорд заметила, что сын работает над фотостатической копией рукописи Хатчинсона, которую он много раз ей показывал; впрочем, он солгал ей, что ключ Кервена к этому шифру не подходит. Днем он отложил работу и завороженно следил, как мастера заканчивают установку портрета над весьма правдоподобной имитацией камина: тот немного выпирал из северной стены, как будто сзади помещалась дымовая труба, и боковые стенки обили такими же деревянными панелями, какими была оформлена вся комната. Сам портрет повесили на петли, так что сзади образовался своего рода стенной шкаф. После ухода мастеров Чарлз перенес все бумаги в кабинет и сел прямо напротив портрета, то и дело переводя взгляд с шифра на изображение предка, взиравшего на него из глубины веков, – казалось, это какое-то волшебное зеркало, состарившее его собственный облик.

Родители, вспоминая поведение Чарлза в тот период, предоставили потом немало любопытных подробностей о политике утаивания, которой стал придерживаться их сын. Например, он и не думал прятать свою работу от слуг, справедливо полагая, что тем не по силам разобраться в замысловатой и архаичной каллиграфии Кервена. С родителями, однако, Чарлз был куда более скрытен: зашифрованные тексты (например, с названием «Тому, кто придет мне на смену…») или бумажки с россыпью неизвестных символов он не прятал, а все остальное, стоило кому-то войти, тотчас прикрывал чистым листком. Ночью он хранил бумаги под замком в резном антикварном шкафчике и туда же складывал всю работу, отлучаясь из кабинета даже на несколько минут. Довольно скоро Чарлз вернулся к прежним привычкам и режиму работы, разве что перестал подолгу гулять и забросил все остальные увлечения. Школа нагоняла на него скуку (Чарлз теперь учился в последнем классе), и он часто говорил, что не собирается поступать в университет. Ему якобы предстояли куда более важные исследования, открывающие перед ним такие необозримые просторы для познания и самосовершенствования, какие не в состоянии предоставить ни один университет.