– Ну а каким словом вы бы их охарактеризовали, граф?

Я задумался. На «хорошо» это все, конечно, было мало похоже, но и «плохо» тоже не подходило. Потому что при всем вышеперечисленном я знал, что может быть много хуже. Уже бывало много хуже. И не факт, что не станет в дальнейшем. Наверное, поэтому я выбрал бы слово «нормально».

И при этом сам немало удивился тому, что теперь для меня стало нормой.

Вот даже чай, который сейчас попивает Петр. Вполне сносный по фронтовым меркам чай, хотя уже несколько раз разогретый. А ведь в давние времена в нашем родовом имении такой чай, скорее всего, в корыто к поросятам бы вылили.

И еще не факт, что поросята бы стали его пить. Или, например, галеты. Они почти безвкусные и совсем не хрустят, а ведь мы с Андрюшей умяли их целую пачку, так что Петру пришлось новую открывать.

– Нормально, – повторил за мной Петр. – А вы знаете, почему это стало для вас нормально?

– Удивите меня.

– Потому что вы – пёс.

– Сами вы пёс, поручик, – лениво сказал я.

– И я пёс, – согласился он. – Мы, все здесь присутствующие – псы войны. Империя выбрала нас, она взрастила нас, выпестовала, потратив без малого двадцать лет на наше обучение, чтобы теперь мы оказались именно в том месте и тех обстоятельствах, для которых и были предназначены. Мы – воины империи, господа. Как там в песне поется? Я люблю кровавый бой, я рожден для службы царской…

Я любил Петра, как брата, но это не мешало мне восхищаться его потрясающей незамутненностью. Возможно, он и в самом деле был рожден для войны, и все сказанное было справедливо по отношению к нему, но я не был уверен, что это и моя участь. По крайней мере, я не чувствовал, что нашел свое место, и наслаждения от яростных кровавых битв вовсе не получал.

К сожалению, у нас тут война, а войну без боев с противником не закончить. И уж тем более, в ней не победить.

– Что ж, господа, раз уж все мы здесь сегодня собрались, сыграем партеечку в преферанс? – предложил Андрюша.

– К сожалению, вынужден вам отказать, поручик, – сказал Петр. – Поскольку я уверен, что утром нам предстоит бой, я предпочел бы немного поспать.

Он допил чай, завалился на свою лежанку, накрылся одеялом, и я бы не удивился, если бы он сразу же захрапел. Вот уж поистине пёс войны, человек с железными нервами.

Я посмотрел на Андрюшу и развел руками. Дескать, а что я могу поделать, сами всё видите, поручик. Не судьба.

Андрюша вздохнул, достал книгу и придвинулся к лампе.

– А вы чем займетесь, поручик? – поинтересовался он.

– Постараюсь последовать примеру нашего оптимистично настроенного друга, – сказал я. – Все-таки попробую заснуть.

Я спал и мне снилась мирная жизнь. Петербург, меблированные комнаты на Невском проспекте, княжна Волконская и эта французская певичка из модного за несколько лет до войны варьете. Как ее звали? Мари, кажется. При этом я прекрасно осознавал, что сплю, потому что в тех меблированных комнатах мы занимались любовью втроем, и если бы мне и удалось уломать на такое европейскую певичку, то воспитанная в строгих традициях своей семьи княжна никогда бы на такое не согласилась.

Под утро, когда я нежился в огромной кровати, с двух сторон обложенный разгоряченными телами, в номера ворвался мой папенька, и это было очень правдоподобно, потому что папенька вечно стремится испортить мне удовольствие. Папенька, как обычно, орал и брызгал слюной, называл меня паршивой овцой, позором семьи, грязным пятном стыда, легшим на наш род, и грозился отправить служить на границу с Китаем при первой же оказии. Иными словами, все было, как обычно.