– Ты чего, не слышала… – начал он, но выпустил ствол и потерял всякую охоту дышать и говорить, когда я боковым ударом засветила ему между ног.

Мужик осел на землю, а я снова повернулась к окну. Тупень стоял на подоконнике.

– Прыгай! – сказала я.

Поймать-то я его поймала, но он так потяжелел, что мы оба повалились на газон. Но потом мы вскочили на ноги, и он двинул следом за мной к мотоциклам.

Услышав, как Толстяк с кем-то переговаривается, я открыл окно и выглянул наружу.

По газону бежали длинноногая девушка и кривоногий парень-коротышка. Это были те двое, я не сомневался: сидя в ту ночь в гараже, я запомнил каждую деталь – лица, фигуры, походку, голоса. На них были мотоциклетные шлемы, девушка запрыгнула на мотоцикл, а паренек уселся позади. Она принялась рыться в кармане, похоже искала ключ, и на белой, выглядывающей из-под куртки футболке заплясала красная точка.

Лазер.

Я распахнул окно. Внизу стоял Толстяк, прижав к щеке винтовку с лазерным прицелом.

– Не стреляй! – заорал я. – Мы не убийцы.

– Заткнись, – простонал он, не глядя на меня.

– Это приказ!

– Прости, но это плохие парни.

– Если выстрелишь, я тоже выстрелю, – сказал я.

Тихо. Наверное, поэтому он опустил винтовку и поднял голову. И увидел нацеленный на него пистолет. Он не сводил с него глаз, пока мы вслушивались в рев мотоцикла, который немного погодя стих, когда мотоцикл, вылетев через ворота на дорогу, умчался прочь.

Я опустил пистолет. Не знаю почему, но крошечная частичка меня хотела, чтобы он пристрелил их. А я потом пристрелил бы его.

– Вертолет будет через четыре минуты! – объявил лейтенант. – Те, кто собирается улетать, – приготовьтесь!

Я слушал его вполуха, потому что сейчас, стоя на крыше небоскреба и готовясь к прощанию, думал о другом. О том, что в ту ночь мне хотелось выстрелить. О том, как я хотел, чтобы обстоятельства дали мне шанс стать таким, каким я, как мне казалось, не был. О том, что я уже не знаю, кто я. Я смотрел на счастливчиков, прислушивающихся к тарахтению вертолета, высматривал у них в глазах муки совести. Если они и были, то я их не видел.

Мы собрались в гостиной, пока Даунинг с Ларсеном осматривали оставшиеся помещения.

У нас был один тяжело раненный, с их же стороны один – дежурный – был убит и еще четверо ранены.

– Ему надо в больницу, – сказал Чанг о нашем раненом.

Его подстрелили через дверь.

– Херня, мы же договорились, что не будем никого вмешивать, – возразил Толстяк.

Судя по всему, его мучила боль в промежности.

– Но… – начал Чанг.

– Забей, полицейские на хвосте нам не нужны, – отмахнулся Толстяк.

– Отвези его в больницу, – велел я.

Толстяк повернулся ко мне. Физиономия у него раскраснелась от гнева.

– И это говорит тот, кто отпустил одну из этих отморозков.

– Смысла убивать ее не было. Она все равно сбежала бы.

– Мы здесь, чтобы наказать, Адамс. А ты просто ищешь свою дочь и для этого пользуешься нашей помощью. Оно бы и ладно, но не хрен тогда изображать за наш счет доброго самаритянина. Расскажи-ка Симону, что эта девка не заслужила пули.

Я посмотрел на Симона. Повар, полноватый, с мягким голосом, добрыми глазами и заразительным смехом. Да, мы и смеялись тоже. К Симону и его родным тоже наведались бандиты с мертвой Юстицией на шлемах. Они стреляли гранатами из базуки, и за несколько секунд дом охватил пожар. Жена и сын с ожогами по-прежнему лежали в больнице, и никто не знал, выживут ли они.

– Что скажешь, Симон? – спросил я. – Лучше было бы, если б Толстяк ее убил?

Симон долго смотрел на меня.

– Не знаю, – наконец ответил он.