Мельник молчал, смотрел на носки своих ботинок, держал руки сцепленными в замок. Он не мог придумать ответа и чувствовал, что злость совсем близко. «Я не знаю, что будет с тобой, если я разозлюсь», – мысленно говорил он капитану. А тот продолжал:

– У меня многое не сходится, товарищ Мельник. Как же ты узнал о совершенном преступлении?

– Мне рассказал Бойко.

– Этому нет подтверждений.

– Но нет и опровержений. Мое слово против слова убийцы.

– Как ты узнал, кто жертва, если по твоему же собственному признанию Бойко тебе этого не говорил?

Мельник поднял голову и посмотрел капитану Медведеву в глаза. Он был зол, этот капитан. У него было два отличных сына. Один только что женился, другой встречался с девушкой, и выбор обоих сыновей капитану нравился. Медведев думал о тех, кто опасен для таких славных девочек. И он был уверен, что растерянный и подавленный мальчишка Бойко такое зверство совершить не мог, а стоял за этим самоуверенный взрослый извращенец, задумавший за что-то отомстить бывшей студентке или просто реализовать свои больные фантазии. Медведев думал, что Мельник заметил не очень здорового студента, надавил на него, заставил убить, а потом подставил, боясь, что студент сдаст его первым. Мельник оказался в ловушке. Он понял, что так просто из полиции не выйдет. У него было два пути: подавить злость, забыть о Саше, не вмешиваться и попасть в СИЗО или повлиять на капитана Медведева.

– Молчишь? – ухмыльнулся тот. – Сказать тебе нечего? Тогда ответь мне вот на что: где ты был вечером семнадцатого мая?

– Дома.

– Кто может это подтвердить?

– Никто. Я живу один.

– Твоя женщина?

– У меня нет женщины.

– Родственники?

– Нет. Мама умерла недавно, а отец живет с другой семьей.

Мельник говорил, уже не заботясь о том, что говорит. Он принял решение и теперь думал, что именно так, наверное, чувствуют себя молодые хирурги, перед тем как впервые в жизни сделать надрез на живом теле. Он сконцентрировался, сосредоточился, перестал слушать капитана и вспомнил тот единственный раз, когда заставил человека делать то, что хотелось ему.

Скрипнули тормоза, брызнула кровь, закричали женщины, зрачки расширились от боли – Мельник отогнал видение. «Если я буду спокоен и собран, – подумал он, – если я не буду чувствовать злости, если я буду осторожен и не позволю себе действовать в полную силу, с капитаном ничего плохого не случится».

«Мельник не врет», – мысль была простая и четкая. Мельник взял ее осторожно, как бутылку с нитроглицерином, и поставил в голову капитана. А потом толкнул.

Капитан прервался на полуслове и остановился в недоумении, словно услышал грохот отдаленного взрыва. Мельник смотрел на него, боясь дышать, – он не знал, что именно сейчас сделал.

– Простите, – сказал капитан. Лицо его помрачнело, и он уселся за стол, тяжело опираясь на руки. – Голова болит.

Его широкая мясистая ладонь опустилась на лоб и медленно поползла вниз, до подбородка, будто капитан пытался стряхнуть навязчивую боль.

– Ничего, – сказал он Мельнику. – Пройдет. У меня это бывает. Особенно перед грозой. Люблю грозу в начале мая. Правда, уже июнь… Можете быть. Свободны можете быть. Давайте я подпишу.

Мельник протянул ему пропуск.

– В нас дети играют.

– В смысле?

– В прямом. Выходят в школьный двор, свечи зажигают – ну или палки там берут, делают вид, что свечи, – руками водят. Глаза закатывают и рассказывают. Способы описывают, которыми маньяк убивал жертву. Класс пятый-шестой. Даже третий иногда. Страшные вещи говорят, между прочим. Это хорошо.

– Да?