От этих мыслей даже кровь приливает к лицу. Вдруг вспоминается госпожа Корденец, престарелая леди, донимавшая Лаки в прошлом году. Древняя, как бабкин сундук, — а туда же.

Будь Джейсон старше хотя бы лет на пять-семь, я бы так не мучилась.

Наконец добредаю до крыльца и вхожу в дом. Прижимаюсь лбом к холодной поверхности двери и еще стою несколько минут, пытаясь отделаться от мыслей о Ригане.

Подумать не могла, что все еще способна на такие сильные эмоции по отношению к мужчине. Конечно же, это не любовь и даже не влюбленность, а низменный физический инстинкт, но у меня натурально сносит крышу от близости этого человека. Я даже на Александра так не реагировала…

Мне тошно от самой себя. О чем я думаю? Для меня Александр был лучшим на свете, идеалом — моим личным идеалом. Я пронесла его образ в своей памяти и в своем сердце через все эти четырнадцать лет, точно зная, что никогда больше не испытаю эмоций по отношению к мужчине…

— Ма-а-ам! — доносится до меня встревоженный голос Лаки. — Ты в порядке?

Вечереет; в холле царит полумрак, а я так и не включила свет.

Быстро отрываюсь от двери, заправляю волосы за уши и натягиваю на лицо улыбку.

— В порядке. Устала зверски, — вру. Я ни капельки не устала, хочу летать еще — на полной скорости, за городом, где точно никто не будет мешать и мешаться под крыльями. И непременно с Риганом — черт-черт-черт! — Уй! — возмущаюсь и вскидываю руку к лицу, когда Лаки без предупреждения включает свет.

Сын вглядывается в меня.

— Честно говоря, подумал, что ты тут плачешь.

Фыркаю, одновременно дергая плечом, словно что-то отбрасывая.

— Вот еще. С чего бы мне плакать?

Но Лаки не так-то просто провести — вот уж кто знает меня как облупленную.

— Это ты мне скажи.

— Я и говорю, — возражаю уверенно. — Со мной уж точно все в порядке. Меня больше интересует, как Гай. Где он?

— В комнате. Где же еще? — Бросает раздосадованный взгляд в сторону лестницы.

Значит, пытался выманить оттуда брата, но не вышло.

— Ты с ним не говорил?

— Недолго. На кухне. Поел и смотался под нелепым предлогом об уроках.

— Да уж, — протягиваю.

Скверно все это. Учитель учителем, а Эйдон своими мертвецами, но Гая все это не должно касаться никоим боком. Он и так травмирован из-за недавней смерти матери, а тут еще я.

— Пошли. — Лаки кивает в сторону кухни. — Сварю тебе кофе, и ты мне все расскажешь.

Знает, как найти путь к моему сердцу — через желудок. Лучше Лаки не варит кофе никто из моих знакомых. Мы иногда с ним даже смеемся, что если у него не заладится с карьерой пилота, то уж заработок как лучшему бариста в городе ему обеспечен.

Проходим на кухню. Лаки сразу же устремляется к кофемашине, а я отодвигаю ногой стул и усаживаюсь за стол. Слежу за сыном взглядом и мазохистски стремлюсь себя добить, пытаясь, глядя на него, воссоздать в своей голове образ Александра. Тот же рост, тот же разворот плеч, даже руки — такие же: тонкие длинные пальцы…

Лаки оборачивается, устремляя на меня взгляд зеленых — не карих! — не менее родных, но совсем других глаз.

— Ты чего затихла? Выкладывай. Гай сказал, что ты намерена забрать его из этой школы.

Вдох-выдох. Пора возвращаться в реальность.

— Это правда, — киваю, силясь собраться и говорить и думать серьезно. — Знаю, я не имела права принимать такого решения: Гай — твоя ответственность. Но в эту школу он больше не вернется.

Лаки изгибает бровь, внимательно глядя на меня и, видимо, оценивая степень моей убежденности в том, что говорю.

— Причина?

Чертовски не хочется это повторять вновь. Подумать только, Ригану выложила правду, не колеблясь.