Что же, быть может, она напрасно подозревала Аглаю и та говорила чистую правду, заявляя, что ни она сама, ни ее супруг-композитор, ныне покойный, ничего не знали о подземных ходах.

Так-то оно так, но Наталье вспомнилась фраза, которую на этот счет обронила соседка. Да, можно жить в доме, не подозревая, что в нем имеются подземные ходы и шкафы, стенки которых служат доступом к оным. Однако вдова заявила, что в ее доме подземные ходов нет! Откуда она могла это знать – она что, искала их у себя и не нашла? Или точно знала, что их там нет? Или элементарно водила ее за нос, не желая делиться правдивой информацией.

Наталья поднялась на второй этаж и зашла в одну из комнат – по всей видимости, это был кабинет покойного композитора, о чем свидетельствовал большой черный рояль, на котором стояла партитура, а также располагавшийся в смежном помещении огромный письменный стол, на котором в художественном беспорядке лежали листы нотной бумаги, покрытые малопонятными письменами. Похоже, Аглая превратила рабочие помещения своего супруга в некое подобие частного музея, оставив все таким, каким это было, не исключено, в день его кончины. Ну, или, что тоже не исключено, многое приукрасив.

Люди, Наталья знала это точно, любят приукрашивать обыденную действительность.

Закрыв дверь в кабинет покойного композитора, Наталья прошла в соседнюю комнату – и оказалась в будуаре хозяйки. Ее поразила большая, с балдахином кровать, писанный маслом портрет почившего в бозе супруга, а также небольшая галерея изображений такс (другие породы собак Аглая, похоже, изначально не признавала), которые, как поняла Наталья, когда-то скрашивали досуг соседки.

Однако искала она иное – к примеру, фотографию или портрет мальчика в красной рубашке, с белыми волосами и синими-пресиними глазами. Однако таковых в будуаре Аглаи не отыскалось. Чувствуя себя грабительницей, Наталья раскрыла ящики старинного секретера, решив, что если уж проникла в чужой дом, то нечего напускать на себя излишнюю скромность.

Она быстро поняла, что Аглая Филипповна – женщина более чем состоятельная. Однако тратила она немного и более всего корреспондировала с любителями такс со всей России, а также ближнего и даже дальнего зарубежья.

В небольшой комнатке, в которую вошла Наталья затем, она заметила выцветший ковер, на котором лежал явно старинный деревянный паровозик. Зачем он старухе? Наталья поразилась тому, что ничего больше в комнате не было. Помещение, как и кабинет покойного супруга, походило на музей.

В расположенной рядом ванной не нашлось ничего занятного, разве что Наталья подивилась выбору плитки (розово-сиреневая) и большому количеству флаконов с этикетками и без. Неужели это все лекарства, которые принимала Аглая? Для одного человека их было уж слишком много.

На тумбочке в ванной стояла большая круглая железная коробка, заполненная разноцветными драже. Наталья взяла несколько и, сунув в рот, задумалась. Ничего стоящего найти так и не удалось. Она приуныла, а потом вдруг заметила в стене будуара тонкую щель. Так и есть, ложная стенка! Толкнув ее, она оказалась в помещении без окон. В дальнюю стену был встроен большой черный шкаф.

Наталья возликовала и бросилась к нему – и, повернув ключ, который торчал в замке, распахнула дверцы. Она решила было, что снова узрит многочисленные ряды древних шуб, но вместо этого вздрогнула, увидев, что в шкафу ничего нет, кроме приютившейся в углу деревянной вешалки.

Стараясь унять сердцебиение, Наталья осторожно отвела ее в сторону – и деревянная панель шкафа, являвшаяся одновременно его стенкой, бесшумно отошла в сторону.