Сказав эти слова, я быстро, чтобы не передумать, рванул к стойке регистрации, а жена, сделав крошечную паузу и тяжко вздохнув, обреченно поплелась за мной.

На ресепшен доброжелательный, но сильно запуганный русскими людьми портье шепотом сообщил мне черную весть. Отель почти полностью был забронирован менеджментом авиакомпании «Крылатая Сибирь» для празднования новогоднего корпоратива. Мне стало нехорошо. В те дремучие, на границе с лихими девяностыми времена новогодний корпоратив любой крупной компании, даже авиакомпании, мало чем отличался от сходки организованной преступной группировки. А тут еще и Сибирь… Пацаны только недавно малиновые пиджаки сняли, на их руках еще были следы пороха, с помощью которого они предпочитали решать вопросы корпоративного управления, на некоторых голых мужских торсах проступала древняя, завещанная прадедами духовность в виде синих куполов с крестами и красивых звезд на мощных плечах. Видимо, мое лицо вдруг так сильно поменяло цвет, что жена не на шутку всполошилась:

– С бронью что-то не так, паспорта потерял, деньги, документы?

– Сибирь… – обессиленно вымолвил я.

– Что – Сибирь, они полицию вызвали, нас посадят, арестуют? За что? Говорила, надо было уезжать. Ты только не волнуйся, я звоню маме…

При всех критических ситуациях моя жена рефлекторно звонит маме, а ее мама перезванивает мне… Осознание тупиковости этого пути немного привело меня в чувство, и я, собрав волю в кулак, пояснил суть обрушившейся на нас трагедии:

– Сибирь… Мы попали в Сибирь… в крылатую… В авиакомпанию…

– Уф-ф-ф, ты скажешь тоже, а я уж думала… В смысле все эти люди из авиакомпании «Сибирь»? Ну и что, это даже хорошо, приличные люди, летчики…

– Ты не понимаешь… уж лучше б мы в настоящую Сибирь попали. Нет здесь летчиков, сама посмотри. Здесь только… только… Руководство.

Жена оглянулась, присмотрелась, и наши лица стали одинакового цвета.

– Поедем, – прошептала она, – надо ехать, точно надо ехать, поедем, дорогой, потом поздно будет…

В моей жене нет ни капли еврейской крови, но фраза прозвучала очень по-еврейски. За фразой маячили погромы, трубы Освенцима и вырванные изо рта золотые коронки. Скорее не из упрямства, а просто для того, чтобы отогнать страшные видения, я замотал головой:

– Нет… Нет… От нее не уедешь. Это карма… Это судьба…

– От кого, от нее?

– От Родины, – сказал я и принялся заполнять бланки на вселение в отель.

Спокойно заполнить бумаги мне не удалось. На середине этого скучного, но успокаивающего нервы процесса мне на плечо опустилась огромная, похожая на медвежью лапа. Я обернулся, и мой взгляд уперся в могучую обнаженную грудь хозяина лапы. Там было на что посмотреть: чуть выше сосков, чем-то напоминая фашистские «Мессершмитты», парили хищные ангелы, а в центре был почему-то наколот ромбовидный Знак качества СССР. Как будто ангелы разбомбить его хотели… Лицо детины (иначе его было невозможно назвать) парадоксально отличалось от страшной картины на грудной клетке и выглядело до странности добрым.

– Братан, – хрипло сказало доброе лицо, – а как по-русски будет бумага?

В этой безумной гостинице я уже ничему не удивлялся и честно ответил:

– Бумага.

– Спасибо, братан, – с чувством поблагодарило меня лицо и обратилось к портье: – Эй, чурка, бумаги дай, у меня в номере бумаги нет, а мне речь для братанов на Новый год писать надо. Я тебе чистым английским языком говорю: «Бу-ма-га!» Да что ж такое, чурка тупая по-русски не понимает, по-английски тоже. Что ты с ним будешь делать!

«Все не так страшно», – понял я. Человек просто оговорился, перегрелся на тайском солнышке человек, надо ему помочь.