– Не знаю, – сказал Листопад, которому Уздечкин сразу не понравился. – Это ваша забота – знать свои функции.

– А социалистическое соревнование вы с нас спросите? – осведомился Уздечкин.

– Не я спрошу, – ответил Листопад, – фронт спросит.

– Этот разговор, – сказал Уздечкин, – придется продолжить в другой обстановке.

– Не к чему, – сказал Листопад, – потому что ничего нового вы от меня не услышите.

С того дня, разгораясь и накаляясь, шла эта борьба. Листопада она иногда раздражала; Уздечкина сжигала, как чахотка.

Листопаду говорили, что у Уздечкина большое несчастье: жена его пошла на фронт санитаркой и погибла в самом начале войны; остались две маленькие девочки, подросток – брат жены и больная старуха – теща; Уздечкин в домашней жизни – мученик. Листопад был равнодушен к этим рассказам, потому что Уздечкин ему не нравился.

Что он делает, этот человек! Он вытаскивает из нагрудного кармана гимнастерки целую стопку листков. Кажется, он намерен делать доклад длиннее, чем у Макарова…

Худыми пальцами он пытается застегнуть пуговицу, пуговица отрывается, он роняет ее на пол. Кто-то в президиуме нагибается и подает ему пуговицу.

– Вопрос, товарищи, не в прессе, – говорит Уздечкин, – пресс – это, в общем, мелочь. Вопрос гораздо глубже и принципиальнее…

Фу-ты, как скучно начал. Ближе к делу. Говори прямо, как я тебя зажимаю…

– Что я обнаружил, вернувшись на завод? Обнаружил прежде всего, что дирекция не имеет контакта с завкомом и не стремится к этому контакту…

Врешь, прежде всего ты обнаружил, что завод перевыполняет программу из месяца в месяц. При старом директоре не вылезали из наркомата, плакались – скиньте процентов пятнадцать, не управляемся, мощности не хватает…

– Никакой согласованности у нас, по сути дела, нет, а есть только единоначалие, точнее сказать – единовластие, еще точнее – директорское самодержавие…

Смотри, какая точность…

– Никогда наш завком не занимал в жизни предприятия такое ничтожно малое место, как сейчас…

Кто ж тебе виноват, голубчик? Сумей занять большое место. Сумей…

– Прежний директор считался с нами, он умел поддерживать престиж профсоюза на заводе…

Да своего-то престижа не поддержал, вот беда. Сняли за непригодность…

– Товарищ Листопад пытается подменить собой профсоюзную организацию…

– Факты! Факты! – с легким нетерпением говорит Макаров.

– Пожалуйста. Товарищи, вот здесь записаны факты за один только последний год…

Он потрясает перед залом пачкой листков. Губы у него серые.

Зотов оставил свой блокнот и с приоткрытым ртом смотрит на Уздечкина. Прищурившись, зорко смотрит Макаров. Все смотрят. Такого выступления за годы войны не слышали на городском активе.

Уздечкин перечисляет невыполненные предложения технических конференций. Порядочно – штук двадцать. Есть очень дельные. Черт его знает, и в самом деле: почему они не выполнены? Одни – потому, что параллельные проекты разрабатываются у главного технолога, другие как-то забылись за более срочными делами…

– Вывод такой, что директор плохо прислушивается к голосу масс…

Печальный вывод.

– …зато каждое требование главного конструктора выполняется моментально, как будто это приказ наркомата…

Да, старичка берегу, что верно, то верно.

– У главного конструктора ревматизм или там подагра, так он перенес работу отдела к себе на квартиру. Инженеры ходят к нему заниматься. Товарищи, это же недопустимое явление: что за частная контора в условиях социалистического производства!

А уйдет главный конструктор на пенсию – лучше будет? Другого такого не скоро сыщешь.