Тоня в свою очередь улыбнулась и пожала неподвижно опущенную на диван руку.

– Теперь вы не видитесь с матушкой?

– Нет, и не испытываю желания. За первые мои шестнадцать лет она сильно подорвала мое желание любить ее. Хотя ее можно понять – на долю каждой женщины сваливается столько, что представить страшно. Она стала заложницей своего тела, тем же рискует каждая из нас. Среди нашей сестры так мало счастливых. Главным образом оттого, что мы просто не вольны распоряжаться даже собой. Но я надеюсь, вы будете счастливы. Уж кто-кто, а вы заслужили это.

С какими тайными надеждами приезжала Марианна, осталось Тоне недоступно, но в тот день в ней укоренилась догадка, что вся эта история намного сложнее, чем кажется на первый взгляд.

В глубине души Лиговской думал, что Марианна не входит в число людей, которым позволено выбирать. Так же считала и она сама. Но невероятно оскорбилась бы, узнай о мыслях только что избранного жениха и подумала еще, искупит ли подобную топорность взглядов неподдельная искренность и своеобразное рыцарство. Она желала быть хорошей женой человеку, любившему ее больше всех.

По дороге обратно, к Лиговскому, который, как ни странно, направил ее дальнейший путь, Марианна не плакала. Выход был, причем осязаемый. Крисницкий чувствовал в ней нечто дикое и опасное, почти ощущая запах крови, исходящий от ее темных губ. Возможно, эта была его фантазия о совершенной женщине, и он обыкновенно не рассмотрел трепещущее взывающее к нежности нутро. Теперь ей нужно было пристанище, как загнанному охотниками зверю, и она интуитивно знала, куда податься.

Проезжая мимо небольшого трактира, она услышала пронзительные, как натянутая струна и чистые, как хрусталь, звуки. Русская народная песня, мучительная, страстная, глубоко осмысленная не разумом, но душой, разливалась по редколесью.

Выглянув, Марианна приметила оборванную босоногую девушку, окруженную несколькими такими же, как сама, бродягами. Девочка пела так надрывно, душевно, что даже кучер расчувствовался и, сняв меховую шапку, пустился в плач, с ненавистью на весь мир тряся головой. Марианна без его помощи вышла из двуколки и вложила в руку певицы несколько целковых.

Крисницкий после очередного совещания с Лиговским мрачно сидел перед ним и выслушивал недовольство своего влиятельного партнера.

– Ты заботишься о своих людях не потому, что жалеешь, а оттого, что так твоя прибыль заоблачная, – сказал ему Лиговской, давно намеревающийся дать по зубам гордецу Крисницкому.

– Что ж в том плохого, если в конечном счете все равно забочусь? Мои рабочие не умирают в грязных больницах, как у твоих собратьев.

– Какой же ты…

– Что? Эгоист? – усмехнулся Крисницкий, с вызовом глядя прямо в глаза Лиговскому. – Откуда, Сергей Васильевич, в тебе вдруг взялось навязчивое желание проникнуть мне в сердце? Прежде тебя устраивали мои воззрения. Ты будешь доказывать мне, что это нечестно, что я сгублю свою…

– Я не собираюсь ничего доказывать тебе. Не в том мы оба возрасте.

«Издевается, скотина. Мало ему сознавать, что я не допущу скандала, так еще заполучил Марианну», – свирепо думал Крисницкий, продолжая понуро разглядывать рисунок на крышке стола. Он не оскорбился, потому что в глубине души знал, что Лиговской прав. Но именно в тот момент он понял, что никогда больше не станет сотрудничать с ним, какие бы выгоды не сулило для его производства черпание тайн Лиговского. Крисницкий не желал унижаться принятием того, что мнение этого человека о его личных качествах что-то значит для него.