Лиговскому эта красавица, которую многие золотовладельцы жаждали видеть украшением своих салонов и спален, прежде цветущая и неуловимая, показалась изнуренной. Он догадывался о причине столь резкой перемены, но тактично молчал.

– Марианна Анатольевна, – прервал их знакомый голос, правда, на этот раз без самодовольства, – позвольте представить вам мою жену.

Марианна быстро повернулась и лицом к лицу столкнулась с Антониной.

Госпожа Крисницкая едва не охнула, восхищенно исследуя черты нежданной знакомой. Чуть смугловатая чистая кожа с небольшой родинкой на щеке. Волосы цвета меда, вроде бы, почти рыжие (при таком освещении не разберешь) изящно посажены на высокий гордый лоб. Нос вполне приличный для таких пропорций, не маленький и тоненький, но ей подходит. Волевые пухлые, но не огромные губы. Мудрый, даже всезнающий, но не всепоглощающе добрый, как у старых женщин, проделавших достойный путь, а пронзительный свет выразительных голубых глаз. Тонкие плавные линии исполненного достоинства лица, осведомленные, что все это красиво и нравится другим. И в то же время… Как будто она и не счастлива, что родилась такой, или, по крайней мере, не считает это главным достижением жизни! Впрочем, догадки относительно того, что Марианна чем-то недовольна, родились в Тоне намного позже. Пока что она оглядывала актрису с немым одобрением. Профессия Ведениной щекотала фантазию, ведь Тоня пока не видела живых служительниц Мельпомены так близко. Интересно, правда ли, что мужчины из приличных семейств не берут их в жены? Ну, тогда они просто сумасшедшие! Как Марианна изящна, тиха и… Замкнута, к несчастью. Ничем не волнуется ее грудь, как будто ветер недовольства или сомнения не касается совершенства.

В головке Тони не укладывалась жужжащая мысль, почему. Почему все не иначе, почему в окружающих людях столько условностей и ограничений. Почему, если им нравится эта поэтичная молодая женщина, они не спешат записывать ее в круг избранных, но охотно исследуют, точно заморский цветок.

– Поздравляю вас, Михаил Семенович, ваша жена – удачное приобретение, – произнесла Марианна приличествующую случаю фразу, бесстрастно глядя на Крисницкого, беззастенчиво любующегося ей и начисто забывшего о жене, опершейся на его руку и перебрасывающейся общими фразами с Лиговским.

Им было о чем потолковать, ведь Сергей Васильевич знал воспитанницу друга с пеленок, но возрастной рубеж и неразговорчивость Лиговского заставляли Тоню чувствовать себя неловко.

Услышав о «приобретении», Крисницкий нахмурился, но конфликтовать не посчитал возможным и поспешил вставить в нить разговора что-то об опере.

– Глинка не так уж хорош, если отбросить мишуру, связанную с его первооткрывательством.

И прочее в том же оригинальном роде. Уж в чем, а в заезженности формулировок Михаила невозможно было упрекнуть.

Марианна не пыталась, как хищник, зорко следить за каждым промахом соперницы, хотя заметила, что та с интересом слушает мужа, но не открывает восхищенно рот, впитывая и одобряя каждое его слово. Это показалось удивительным и даже похвальным, потому что сама она частенько оказывалась на крючке распространений тех, кого считала мудрецами. «Естественно, по-моему, юной девушке благоговеть перед взрослым мужем, если он хорош собой и самодостаточен», – мелькнуло в голове Марианны. Смутные надежды Ведениной относительно несостоятельности молодой жены рушились, а она лишь апатично взирала на это, не чувствуя даже злости. Да, потом, в одиночестве, она будет передумывать эту сцену, сотни раз возвращаясь к диалогу и досадовать, что не вставила приличествующую случаю реплику. А пока она играла роль.