– Антоныч, – сказал ему ротный. – Видишь, где у них пулемет?

– Вижу, – дыша морозом, ответил Антонов.

– Возьми своих ребят. Все лишнее оставьте во взводе. Автоматы, по три гранаты. Надо брать пулеметчиков.

Антоныч молчал. Думал.

– Ты, Володя, прав только в одном, – наконец отозвался тот. – А если ганс не за веревочку дергает, а сидит за пулеметом, завернутый в одеяла и бабьи шубы?

– Потому и поручаю тебе это задание. Как земляку и другу, – сказал ротный.

– Понял.

Отделение лыжников обогнуло рощицу левее домов, выходивших в поле, свернуло на чистое. И в это время в лица разведчиков бесшумно зашлепал влажный снег. Начиналась очередная ночная метель. Но какая! Запахло оттепелью.

– Надо подождать. – И Антонов сделал знак рукой.

Все шестеро залегли. Через минуту снег уже шуршал повсюду.

– Вперед. – Старший сержант команды подавал шепотом.

Теперь лыжи скользили по рыхлому снегу бесшумно. Первым шел Антонов.

Пулемет простучал левее, у дороги. Там началось какое-то движение. Неужели сани? Антонов напряг зрение: точно, на проселке над зубчаткой снежного отвала время от времени мелькала голова и круп коня. Теперь внимание дежурных пулеметчиков приковано к своему транспорту, уходившему по проселку в сторону леса. «Вернуться назад? Ведь наши сейчас сцапают этих обозников за милую душу. И рисковать не надо. Лезть под пулемет…»

– Ну что, командир? – будто читая его мысли, дохнул в ухо пулеметчик Аничкин.

– Оставайся здесь. Прикроешь нас, если уходить придется шумно, – приказал ему Антонов.

– Понял. – И пулеметчик начал устраиваться в снегу. Быстро отстегнул лыжи, вынул из чехла саперную лопатку и принялся отрывать в снегу окоп.

Когда до околицы и крайнего дома, откуда время от времени секло пламя пулемета, оставалось метров восемьдесят, Антонов приказал лыжникам остановиться и ждать, когда он оторвется на двадцать шагов.

– Следующие за мной – Смирнов и Гаврилов. Потом остальные, интервал тот же.

Он летел к крайнему двору, как когда-то, в другой жизни, на соревнованиях за сто метров до финиша. Он знал, что обладает только одним преимуществом, и его решил использовать на полную катушку.

Немецкий пулеметчик был не один. Из сугроба с намороженным бруствером, который немцы, должно быть, неделю поливали водой и утрамбовывали мокрым снегом, торчали две грязно-белые каски. Одна шевельнулась и, похоже, вскрикнула. Но он успел отстегнуть лыжи и, перехватив ППШ, ударил по ней прикладом, целясь в самую макушку углом металлической накладки. Второй немец бросился на него и, дыша луковым духом, с ревом победителя опрокинул Антонова. Но на него навалились сразу две белые тени, сорвали каску, зажали рот, начали скручивать.

– Уходим, ребята! Уходим, пока тихо, – скомандовал Антонов.

Пулемет, скорострельный МГ-34, сняв со станка, уносили с собой. Лыжники тащили и коробки с лентами. Они не впишут его в трофеи, и пулемет останется во взводе и будет ему служить до самого лета, пока взвод, включенный в танковую бригаду, не попадет в окружение и не погибнет целиком при выходе, напоровшись на немецкий заслон.

Немцев они тащили по очереди. Силы придавала удача. Только когда добежали до опушки, позади послышались выстрелы. Немцы палили из винтовок. Их огонь был редким. Пули шоркали где-то вверху, в ветках сосен. Лыжники, добежав до расчищенного проселка, в изнеможении повалились на утоптанную колею и засмеялись.

– Ну что, Антоныч, – сказал ему ротный, – поздравляю. Ты взял хороших немцев. Непростых. Эсэсовцы. Четвертый мотопехотный полк «Фюрер».

– Это что, получается, мы