– Мы с Иваном призывались из одной деревни. Деревня наша, Ивановка, недалеко отсюда, в Смоленской области. Там сейчас немец хозяйничает. Ничего, и до нашей Ивановки дойдем, наступит черед освобождать и ее. А мы с Иваном тут. Наша Тридцать четвертая курсантская стрелковая бригада полковника Акимочкина освободила уже больше двух десятков деревень. Каждый день немца выбиваем то с какого-нибудь хутора, то из большой деревни. Хорошо, когда из деревни. Есть где переночевать, обогреться.

Раз вскочили первым эшелоном в одну деревню, а дело уже к вечеру – в поле синяя поземка загуляла. Кухня, понятное дело, отстала. Хозяев в деревне нет. Хаты выстужены. Но в некоторых немцы квартировали, там тепло. Правда, почти везде печи взорваны. Варвары! Вот теперь говорят: культурная нация, Гете и Шиллер, баварское пиво бы пили… А они такое творили, что никакая другая нация до этого безобразия и не додумалась бы. Вот, к примеру, печь в крестьянском доме взорвать. Народ-то недалеко, в лесу где-нибудь прятался. Или в овинах, в бултырях. Бултырь – это в овине вроде погреба небольшого. Куда им возвращаться после таких постояльцев? А там, может, куча детей мал мала меньше! Это у них приказ такой от самого Гитлера был: ничего Красной армии не оставлять в целости и сохранности, все сжечь и уничтожить – выжженная земля!

Ту деревеньку сжечь они не успели. Наша рота в авангарде шла. И только мы в нее вступили, приказ поступил от нашего комбрига: остановка, до утра закрепиться на достигнутом рубеже и организовать круговую оборону.

Круговую оборону… Какое там? Ротный приказал выставить посты. Кто-то пошел. Остальные повалились спать. У которых хат окна были выбиты, сеном заткнули, печи натопили и – понеслась душа в рай.

Потом вроде разбирались, лейтенант из особого отдела полка приходил, дознаватель, нас опрашивал, всех по очереди. Часовые наши то ли уснули, то ли их немцы сняли так тихо… Словом, часа в три ночи в нашу хату через окошко – дрынь! – что-то залетело. А я уже на фронте воробей стреляный был, сразу догадался – граната! И на улице что-то не так. Гвалт пошел, снег хрустит, кто-то бегает… Слышу, запал треснул. Выскочить уже не успеем. Многие уже проснулись. Ждем, что будет. Это ж какие-то секунды. Вот, судьба наша к нам пожаловала. Лежим, как парализованные. Только голова работает, и то как в тумане. Взрыв! И сразу все вскочили. Друг по другу полезли через дверной проем. Там – на двор. Выбрались. Сержант наш, Смирнов, из курсантов, окликать нас взялся, вроде как пересчитывать. Некоторые назад полезли, за винтовками и «сидорами». Спросонья все побросали. Вернулись, рассказывают: граната за печку закатилась и там взорвалась. Никого не покалечило даже. Счастье.

А в деревне уже бой идет. Стрельба. Пулемет на околице, на нашей стороне заработал. Очереди длинные, осмысленные. Ага, значит, пулеметчики не проспали свой час. Они-то нас и спасли, отсекли немецкую цепь.

Оказывается, немцы из деревни так и не ушли. Вечером, когда мы с одного края влезли, отошли на другой край, на западный, и там закрепились, затихли. Разведка наша – разгильдяи. Прошли, видать, по улице, по хатам для плезира пошарпали – никого. А немцы не дураки, чтоб по хатам сидеть. Когда мы уснули, они перегруппировались и пошли в атаку.

Человек десять – двенадцать убитыми мы там, в той деревне, оставили. Вот так. А без тепла человеку и на войне нельзя. Сморило нас тепло. Отдохнуть захотелось. Отдохнули… Спасибо пулеметчикам. Пулеметчиками у нас тоже курсанты были. Ташкентское пехотно-пулеметное училище. Бедовые ребята. Мало кто до Юхнова дошел. Оставшихся потом отозвали, доучиваться. После, уже в сорок третьем, лейтенантами к нам вернулись, взводными командирами.