Фон Хельрунг был больше, чем бывший наставник Пеллинора Уортропа в темных искусствах монстрологии; он был другом, человеком, заменившим Уолтропу отца, и иногда – соперником. За три месяца до того ссора по поводу будущего монстрологии почти положила конец их дружбе. Если бы фон Хельрунг был менее великодушен, эти двое могли бы не разговаривать друг с другом до конца дней, но наставник любил своего ученика как сына. Не скажу, что Уортроп любил его в ответ как отца – слишком уж топкая это почва, рассуждать о таком! – но фон Хельрунг ему нравился, да и к тому же Уортроп уже так много успел потерять. Не считая меня (а я думаю, доктор меня, скорее всего, не считал), старый монстролог был единственным оставшимся у него другом.

– Пеллинор, mein Freund[27], как чудесно видеть вас снова! А вот и Уильям – милый, храбрый Уилл Генри! – Он прижал меня к груди и стиснул так, что последний воздух вылетел у меня из легких.

Наклонившись, он шепнул мне на ухо:

– Каждый день я молюсь за тебя, и Господь в милости своей да услышит. Но что это? – фон Хельрунг заметил мою перевязанную руку.

– Несчастный случай, – коротко сказал Уортроп.

– Доктор Уортроп оттяпал мне палец мясницким ножом.

Фон Хельрунг непонимающе вздернул бровь.

– Нечаянно?

– Нет, – сообщил я, – как раз нарочно.

Старик обернулся к моему наставнику, который нетерпеливо тряхнул головой и сказал:

– Можно нам войти, фон Хельрунг? Мы продрогли и измучены заботами, и я предпочел бы не говорить о таких вещах, стоя на пороге.

Фон Хельрунг проводил нас в хорошо обставленную гостиную, искусно, хотя и беспорядочно оформленную в викторианском стиле: комоды и шкафы ломились от безделушек, всюду стояли мягкие стулья, пуфики и диваны, а каминной доски было и вовсе не видно из-под горы старинных вещиц. Доктора уже ждал чай, а для меня фон Хельрунг заботливо приготовил стакан восхитительной настойки мистера Пембертона – приторного шипучего восторга под названием «кока-кола». Первым глотком я насладился особо – ах, эта щекотка в самом кончике носа!

Фон Хельрунг устроился в вольтеровском кресле, срезал кончик гаванской сигары, сунул ту в рот и погонял туда-сюда по широкому языку.

– Позвольте-ка угадаю обстоятельства несчастного случая с юным Уиллом, – его лицо было сурово: старый монстролог явно не одобрял, что мой наставник позволил такой беде случиться. Ярко-голубые глаза фон Хельрунга так и сверкали под кустистыми седыми бровями. – Вы позволили ребенку подержаться за особую посылку от доктора Кернса.

– Не совсем так, – ответил Уортроп. – За ребенка подержался тот, кто подержался за посылку.

И он рассказал все с самого начала – от полночного явления Уаймонда Кендалла и поразительного подарка, что он привез из Англии. Фон Хельрунг не перебивал, хотя время от времени ахал, вздрагивал от отвращения или чуть не плакал от изумления и жалости.

– Пуидресер – звездная гниль! – тихо сказал он, когда доктор умолк. – Так, выходит, сказки оказались правдой. Я никогда в них не верил по-настоящему – потому что не желал в такое верить. Чтобы Тот, через Которого все сотворено, создал такую тварь! Разве это не невыносимо, Пеллинор, даже для нас, посвящающих жизни подлинному смыслу этого труда? Что за бог мог создать такое? Враг он нам или сошел с ума?

– Предпочитаю воздерживаться от заведомо риторических вопросов, мейстер Абрам. Возможно, он не безумен и не враг нам, а всего лишь равно любит все свои творения – или равно безразличен ко всем из них.

– И ни одна из этих вероятностей не кажется вам отвратительной?