После этих слов директор школы сдался…

Провожали Николая Григорьевича в Степани чиновники с сожалением. Стол накрыла для местного начальства Агафья Евдокимовна. Гостей было немного.

– Жалко вас отпускать товарищ Берест, но против лома, нет приема, против верхов не попрешь, – заметил за тостом Виктор Николаевич Гриб. – Спасибо вам за то, что привели школу в надлежащее положение и запустили учебный процесс.

Добрые слова говорили и другие…

Переезд к новому месту не затягивался, так как был определен предельно короткими сроками.

Теперь полуторка со скарбом и всей семьей Берестов, управляемая Никитой Голубком, понеслась по извилистым полевым дорогам, огибая многочисленные холмы на левом берегу Горыни. Дорога в село Малое, укатанная гужевым транспортом, находилась в отличном состоянии – без ухабов и выбоин. Когда после степного безлесья въехали в сосновую рощу, прохлада сменила солнцепек. Приятно было в кузове детям и отцу, сидя на небольшом диванчике, подставлять встречному ветру горячие лица. Агафья Евдокимовна находилась в кабине…

Спустя час езды семья новых переселенцев оказалась в селе Малое, расположенном вдоль реки Горынь. Приехали к небольшому домику, в котором располагался сельсовет. Когда машина остановилась прямо у небольшого деревянного порожка, распахнулась синей краской выкрашенная дверь, и в проеме, показался коренастый, совершенно лысый, одетый в бледно-серую, выгоревшую на солнце, косоворотку.

– Председатель сельсовета Дмитрий Иванович Корж, – отрекомендовался начальник села.

– Николай Григорьевич Берест, – представился гость.

– Разговора никакого Николай Григорьевич не будет, пока я ваше семейство не отвезу в дом, где вам предстоит жить и трудиться на благо нашего небольшого красивого края, – как-то с пафосом и нотками торжественности произнес Дмитрий Иванович эти слова, как будто даруя будущему председателю колхоза личную собственность.

Он лихо запрыгнул в кузов и, устроившись в левом переднем углу его, стоя нашептывал водителю куда ехать – водитель был не местный.

Через пять-семь минут оказались возле оштукатуренного и побеленного известью небольшого дома, выделяющегося от других хат своей монументальностью за счет двух небольших колонн у парадного крыльца, придававших ему вид небольшого дворца. Этот фасадный декор покоробил Береста.

«Как же так? Я буду прививать новую жизнь, а сам проживать в апартаментах, созданных старой властью – панами польского гонорового шляхетства», – рассуждал бывший педагог, которому уже назавтра предстояло стать колхозным администратором.

– Эта хата пана Стамбровского – палача украинского народа. Убежал зверюга, с приходом Красной армии, в Польшу. Вывез, что мог. Вот с тех пор и стоит дом сиротски. Теперь он ваш, потому что другого помещения у меня нет.

– Дмитрий Иванович, а как люди отреагируют? Вот смотрю, покосившаяся лачуга за лачугой, а председатель в хоромах, – заметил Берест.

– Народ, если поверит в правильность пути, оценит нас, как положено. А вот если будем ломать дрова, как это было в начале тридцатых на востоке Украины и в России, может и забунтовать, – трезво рассуждал председатель советской власти в селе…

Обустройство происходило быстро – занесли диван, некоторую посуду, книги. Остальная мебель нашлась в доме, в котором видно не раз побывали злодеи, судя по оставленным преступным следам: битым стеклам у окна, выходившего во двор, и сорванных и унесенных вместе со шторами карнизов. Шкафы зияли пустотой.

Агафья Евдокимовна, видя домашний хаос, загрустила, а когда машина с Грибом убыла и семейство осталось наедине с его главой, всплакнула.