По договоренности с партийным чиновником учитель зашел к нему перед работой.

– Ну что, Николай Григорьевич, созрели? – спросил, вставая из-за стола, чтобы поздороваться с вошедшим гостем, Гавриил Иванович.

– Да, партия приказала – значит, надо, – улыбнулся Берест.

– Настоящий коммунист по-другому, я думаю, не мог поступить, – приосанившись и надувшись, как индюк, проговорил секретарь райкома.

Он протянул ему руку, желая одновременно, одним махом, поздороваться и поздравить коммуниста Береста с принятием политически правильного решения.

– Вы поступили, как настоящий большевик. Партия ценит ваш разумный шаг…

– Скажите, хотя бы предположительно, где мне и кем предстоит работать? – задал законный вопрос Николай.

– Думаю, по вашей профессии – педагогом. А скорее, директором школы. Будете учить, как и учили детей до этого, – доброму, светлому, вечному, вкладывать в их головы, кроме знаний, то, что хорошо, и то, что плохо, – одним словом, тем, чем и занимались. Там дети-украинцы и молодежь, затурканные польской идеологией. Постарались и украинские националисты. Придется переубеждать строптивых, – Гавриил Иванович напутствовал учителя, который не хуже него понимал суть происходящего.

Он знал, в районы Западной Украины отправляется много молодежи, особенно девушек. Ехали по комсомольским путевкам библиотекарши, связистки, медсестры, почтовые работники и представительницы прочих специальностей.

Отца автора – машиниста паровоза тоже по комсомольской путевке из депо станции Ромны Юго-Западной железной дороги Сумской области осенью 1939 года направили в депо ст. Сарны Ковельской железной дороги Ровенской области.

Ручейки переселенцев не высыхали, превращаясь в реки самопожертвования, потому что скоро они обернулись для гостей реками невинной крови, проливаемой в результате зверств такого античеловеческого явления, каким явилась бесшабашная и дикая бандеровщина с ее националистическим замахом на всю страну.

Даже приезжие украинцы из восточных областей Украины для них были москалями, советами, коммуняками, которых надо было убивать, убивать и убивать… Со временем один из известных чешских писателей ХХ века Карел Чапек скажет, что любой националист исповедует формулу: «Черт с ним с народом! Нам важен только его престиж».

Через неделю, выкрашенный в зеленый цвет, паровоз «Су» с огромными красными колесами пронзительно свистнул, напрягаясь стальными дышлами и обдавая зевак клубами белесого отработанного пара, потянул пассажирский поезд на Запад. В общем вагоне ехал к новому месту работы учитель Николай Григорьевич Берест. Перед тем как попрощаться с семейством на перроне небольшого местного вокзала, он предупредил жену и детей, что как только определится с местом новой работы, получит дом или квартиру, сразу же приедет за ними.

Моменты прощания со слезами на глазах детей и жены долго ворочались воспоминаниями в памяти, сидя у вагонного окна. Погрузившись в думы и уставившись в протертое с разводами стекло, он почти не видел проносящихся одиноких полустанков – «лицом к лицу лица не увидать». Но почему учитель обращал внимание на медленно проплывающие родные степные просторы, в низинах за насыпью деревянные телеграфные столбы с «бетонными ногами» и туго натянутыми в несколько рядов проводами?

Иногда встречались на двухпутке и промежуточных станциях воинские эшелоны, тоже направляющиеся попутно с его пассажирским поездом.

«Что же получается? Практически происходит передел мира, – рассуждал учитель Николай Григорьевич. – На Европу надвигается немецкая угроза. В Польше умер Пилсудский, но в Варшаве до разгрома ее немцами правили те полковники и генералы, которые в двадцатом году вместе с ним участвовали в походе на Украину и до позорного поражения сохраняли честолюбивые амбиции повторить Смутное время в России. Замыслы у Варшавы роились захватнические и простирались довольно далеко – военным путем возродить линию Керзона и отодвинуть ее чертой от Балтийского до Черного моря. А там замахнутся и до Урала. Но получился облом…»