Двое, как удалось рассмотреть наблюдателю Александру, были совсем молодые – лет по восемнадцать-двадцать. Бородатый седой мужик сидел впереди рядом с возницей. И двое, как определил минер, были среднего возраста – годков тридцати пяти, а может, сорока.
– Тпру-у-у, – послышался голос седовласого мужика.
Когда повозка остановилась возле ворот, мастерски сбитых из деревянных брусков, и лёсовая пыль клубами стала медленно перемещаться вправо, постепенно оседая бежевой пудрой на траву и кустарники, поросшие по обочине дороги, гурьба поддавших «повстанцев» с автоматами разных систем быстро спешилась. За собой у каждого за плечами висели вещмешки.
«Наверное, там сало, хлеб и документы, – подумал Сашко. – Вот бы нашего сальца заиметь – немецкое невкусное. Ох, как хочется! Да и документы почитать. Теперь надо ждать позднего вечера, пока они насосутся самогона в полной мере».
Сидя в засаде, Сашко внимательно, волчьими немигающими глазами наблюдал за своими будущими жертвами, которых он никак не желал отпускать живыми. Он их должен был наказать, покарать, как когда-то говорил его отец: «Полным затмением солнца и земли – смертью!»
Они, по его разумению, заслужили такую судьбу этим суровым приговором. И его этот вердикт впервые над нелюдями – прямыми или косвенными убийцами его родных – исполнит он, Сашко, народный мститель. В такой кончине эти «герои с автоматами» должны винить только себя за пролитую чужую кровь, за издевательства и казни над беззащитными и невиновными согражданами, которые никого не убивали. Казнить за человеческую ненависть, казнить за причиненную ему боль, казнить за бесчеловечность своих кровавых поступков.
«Смерть за смерть!» – прошептали его высохшие губы.
События развивались по всем правилам пикникового жанра. Сначала «туристы» занесли в хату свою амуницию, а потом высыпали на свежий воздух. Разожгли костер посредине двора и стали жарить на прутиках сало. Приятный запах шкварок, доносимый ветром до Александра, тревожил его воображение. Сразу вспомнилась яичница, жаренная мамой на ломтиках этого традиционного для украинцев энергетического продукта. Сейчас запах слегка обгоревшего сала дошел и до него. Затем гости гурьбой, как по команде, направились в хижину лесника.
Стало быстро темнеть. В двух окошках избушки, смотревших на Александра, появился тусклый свет, очевидно, керосиновой лампы, разгоравшейся по мере уплотнения вечерней сутени, а затем и ночной темноты, постепенно становящей чернильной и непроницаемой. Она обволакивала «ночной слепотой» все пространство вокруг дома, но молодое зрение Сашко, сравнимое с ночной острой визуальностью совы, давало возможность четко ориентироваться в пространстве.
Когда стихли песни, потом говор и, наконец, погас в окнах желтоватый свет, Александр понял: пришел его черед действовать. Подойдя через некоторое время к хате, он услышал дружный храп, словно соревнующихся, кто кого «перепоет», шести в глубоком хмеле мужиков.
Заложив под одним из окошек адскую машину с таким расчетом, что она должна взорваться через полчаса с помощью химического детонатора, Сашко, подперев колком входную дверь, переместился в другое место, чтобы засвидетельствовать свой первый успех одиночки в борьбе с «душегубами» – по-другому Сашко их не называл.
В отряде он воевал в основном с немецкими оккупантами, а тут пришлось подрывать доморощенных «охоронцев», помогающих устанавливать гитлеровцам «новый порядок» не только на украинском Полесье, но и на территории всего Советского Союза – его Родины.