– Я не отдам тебе сына, – надломлено произносит другая. – И не смогу смотреть ему в глаза, зная, что он предназначен тебе. Уходи!
Отчаяние. Страх. Неверие.
– Это должна сделать ты. В тебе горит творческая искра. Если проведешь ритуал правильно, он будет жить.
– Нет.
– Тогда я найду способ «уговорить» тебя иначе.
Рядом потрескивает огонь. Рука в руке, щека к щеке. Мама шепчет на ухо:
– Люблю тебя и всегда буду любить. И сделаю, как лучше. Она тебя не получит. Только ты делай, как велю, Радик.
Радик. Радио. Долгий миг звучит мелодия из старинного кинофильма «Семнадцать мгновений весны». Она переносит в черно-белую ночь. Выцветшую, стертую.
Весна, на улице прохладно несмотря на высокий костер. Мама обливает меня водой. Мы закаляемся и зовем силы природы. Ведь я чувствую землю босыми ногами. А мокрыми волосами играет ветер. Я люблю ее, но отчего-то щемит сердце. Она смотрит на меня, как на беспомощного младенца, а мне уже скоро девять, девятнадцать, двадцать девять…
И я точно знаю, что очень сильный, такой же как моя мама – охотница на монстров. И умный, такой же как мой папа – простой человек.
Вдруг земля и ветер меняются местами, а огонь пляшет по коже, срывая с губ крик.
– Всегда доверяй, – напоследок шепчет мама.
Доверяй. Доверяй. Доверяй.
Вампирица. Я узнаю ее по хитрому блеску в глазах, по шальной улыбке, по тонким прохладным пальцам. Она кусает. Появляются другие, впиваются в руку и ногу, тянут соки.
Рык. Истошный вопль. Отчаяние. Все мелькает. Вишневое платье, ровный срез коричневых волос, глаза. Ее глаза – совсем другие, не такие, как у той злюки – как граненые стаканы с чаем в поездах дальнего следования. Прозрачные, теплые, уютные. Вокруг нет больше монстров. Только тепло. Губы на запястье. Под коленкой. У щиколотки.
– Так быстрее заживут раны, – шепчет она, и грубый шрам на ее щеке смешно шевелится, как гусеница бабочки-белянки, посаженная на ладонь. – Живи, Радомир.
Доверяй. Доверяй. Доверяй.
И я верю. Верю, что надо жить.
Глава 10. Музыка времени
Тристан: паб «Алхимия»
Кровь побежала по артериям и венам быстрее, отчего сделалось необычайно жарко. Непривычно. Пришлось вдохнуть против воли. В нос заползли запахи, которых я не ждал, ведь не собирался сейчас охотиться. Теплая корица и прохладный бадьян – от Николая. Сочная малина и зеленый базилик – от юной официантки. Разогретый кориандр в жаркий летний полдень и сгоревший лес после проливного дождя – от гренок. Рот наполнился слюной.
Ноги ослабли, хорошо, что я сидел.
– Невозможно, – вымолвил, борясь с искушением отгрызть кусочек подсохшего хлеба. – Она не желала меня видеть столетиями. А теперь сидит в Золотом городе на правах королевы. И ты милостиво предлагаешь сопроводить меня туда?
– Самира желает исправить свои ошибки. Мы все хотим того же, чего и она. А потому каждый охотник спускается в подземелье, когда приходит его срок.
– Я не охотник.
– Но, похоже, твой век подходит к концу, – слова Николая обрушились, как молот на наковальню, накрыли низким гулом, прижали к жесткому стулу орочьего паба.
– Или ты плохой мастер, – выдавил я, сам не веря в дурацкое оправдание, ведь действительно заметил некоторые странности в своем самочувствии. – И при чем тут Яков?
– Отец ищет в Латвии рецепт одного средства. Похоже, алхимики заграницей преуспели. Они продлевают свое существование без кровопролития. Не думаю, что наши старики в Золотом городе живут дольше отведенного срока. Они не возвращаются, не становятся вампирами, лишь помогают Самире, до самой смерти. Золотой город – не Агарта (Подземная страна, упоминаемая в эзотерической литературе и легендах о полой Земле.) для праведных охотников, а просто склеп. Нас пускают лишь на верхние этажи, показывают несколько залов и сулят отрадную старость. Мы спускаемся ниже, чтобы провести остаток дней в алхимических лабораториях. Самира ищет рецепт, чтобы положить конец тому, что начала очень давно.