– Вот именно.

Торн почувствовал, как по телу пробежала дрожь, и внезапно пожалел, что в его венах так мало крови, а выйти на улицу и найти новую жертву нельзя. Правда, ему не хотелось покидать теплый дом и отказываться от удовольствия слушать рассказ Мариуса. Слишком рано.

Ему стало стыдно, что он не рассказал всю правду о своих мучениях и намерениях. Он не знал, достанет ли у него сил и мужества для этого. Но в таком случае имеет ли он право оставаться под этой крышей?

И все же Торн не двинулся с места.

– Мне все известно, – негромко произнес Мариус. – Ты вернулся в мир с одной-единственной целью: найти Маарет и причинить ей зло. Такова данная тобой клятва.

Торна передернуло, как от сильного удара в грудь. Он ничего не ответил.

– Твой замысел невыполним, – продолжил Мариус. – Ты понимал это еще тогда, когда оставил ее, чтобы укрыться во льдах. Однако ты и представить себе не можешь, насколько велико ее могущество. И поверь, сестра никогда не оставляет ее одну.

Торн не находил слов. Наконец он заговорил напряженным шепотом:

– Почему я ненавижу ее за ту форму жизни, что она дала мне, если никогда не испытывал ненависти к своим смертным родителям?

Мариус кивнул и горько улыбнулся.

– Мудрый вопрос. Отринь надежду нанести ей удар. Забудь о цепях, которыми она сковала Лестата, если не хочешь ощутить их на себе.

Теперь закивал Торн.

– Но что это за цепи? – все так же напряженно и горько спросил он. – И почему я так страстно желаю стать ее исполненным ненависти пленником? Неужели из стремления вновь и вновь демонстрировать свою ярость – каждую ночь, когда она будет приходить ко мне?

– Ты говоришь о цепях, сплетенных из ее рыжих волос? – спросил Мариус, слегка пожимая плечами. – Скрепленных сталью и ее кровью? – Он задумался. – Да, скрепленных сталью, кровью и, быть может, золотом. Я их ни разу не видел. Только слышал о них. И знаю, что Лестата, несмотря на его бешеный гнев, те цепи держали крепко.

– Хочу узнать о них все, – заявил Торн. – Я должен ее найти.

– Откажись от этой затеи, Торн, – попытался отговорить его Мариус. – Я не могу отвести тебя к ней. А что будет, если она призовет тебя, как прежде, а после, увидев твою ненависть, уничтожит?

– Она знала о моей ненависти, когда я уходил, – сказал Торн.

– А почему ты ушел? – спросил Мариус. – Просто из ревности к тем, кого я увидел в твоих мыслях?

– Один любимчик за другим. Я так жить не мог. Ты говоришь о жреце-друиде, превратившемся в того, кто пьет кровь. Я одного такого знаю. Его имя Маэл – то самое, что упомянул и ты. Она приняла его в свой круг как желанного любовника! Он принял Кровь давно, ему было что рассказать, а ей большего и не надо. Вот тогда я и отвернулся от нее. Вряд ли она вообще заметила, как я отошел в тень. И едва ли моя ненависть ее задела.

Мариус внимательно слушал.

– Маэл... – негромко произнес наконец он. – Высокий, сухощавый, крупный нос с горбинкой, глубоко посаженные голубые глаза и длинные волосы – память о тех временах, когда он оказался пленником священной рощи. Так выглядел Маэл, который увел у тебя прелестную Маарет?

– Да, – ответил Торн. Боль в груди отпустила. – Не стану отрицать, она была нежна со мной. Не скажу, что она меня бросила. Это я ушел от нее на север. Это я возненавидел его за льстивые речи и заумные истории.

– Не ищи с ней ссоры, – посоветовал Мариус. – Останься со мной. Со временем она узнает, что ты здесь, и, возможно, сама призовет тебя. Умоляю, прояви мудрость.

Торн снова кивнул, испытывая приблизительно такое же чувство, какое охватывает воина после завершения жестокой битвы. Он признался в своем гневе – и тот исчез. А он, Торн, остался спокойно сидеть у огня: боевой настрой пропал. Вот она, магия слов, подумал он.