– Италия... Моя Италия...

Торну хотелось, чтобы с губ Мариуса не уходила эта улыбка, чтобы лицо его подольше сохраняло столь удивительное выражение, однако через мгновение оно вновь стало невозмутимым, а взгляд, устремленный в огонь, – отстраненным. Похоже, он с головой погрузился в печальные воспоминания. Освещенные пламенем волосы казались совсем белыми.

– Поговори со мной, Мариус, – попросил Торн. – Мои вопросы подождут. Я хочу слушать твой голос, твои речи... – Он запнулся. – Я знаю, ты можешь рассказать о многом.

Мариус взглянул на него, словно пробудившись от сна, согретый словами Торна.

И наконец заговорил:

– Друг мой, я очень стар. Я истинное Дитя Тысячелетий. Мое перерождение состоялось во времена Цезаря Августа. На столь необычную смерть меня обрек друид, жрец по имени Маэл. Тогда сам он был еще смертным, но вскоре тоже стал тем, кто пьет кровь. Он до сих пор скитается по миру, хотя не так давно в припадке непонятного религиозного безумия пытался принести себя в жертву. Какая глупость!

Судьба нередко сводила нас вместе, и наши отношения складывались весьма... я бы сказал, странно. Считается, будто я сильно к нему привязан, но это ложь. В моей жизни сплошь и рядом обман. Не знаю, смогу ли я простить его – ведь он похитил меня, приволок в далекую галльскую рощу, где древний вампир, страшно обожженный, но мнивший себя Богом Рощи, дал мне Темную Кровь.

Мариус прервал рассказ.

– Понимаешь, о чем я? – спросил он.

– Да, – кивнул Торн. – Я помню те рощи и перешептывания сородичей о богах, что когда-то там обитали. Ты говоришь, что в священной роще жил Тот, Кто Пьет Кровь.

Мариус кивнул и продолжил:

– «Отправляйся в Египет, – наказал мне обгоревший Бог Рощи, – и найди Мать. Узнай, кто наслал на нас ужасный огонь, почему мы все сгорели».

– А Мать, – догадался Торн, – оказалась той самой темной царицей, что несла в себе Священную Сущность.

– Да. – Мариус обратил на Торна безмятежный взгляд голубых глаз. – Конечно же, она оказалась той самой темной царицей.

Но в те времена, о которых я рассказываю, два тысячелетия тому назад, неподвижная и немая, она казалась несчастнейшей из жертв. Ей и ее супругу Энкилу было четыре тысячи лет. Она, несомненно, обладала Священной Сущностью, ибо, когда отчаявшийся древний вампир оставил царя и царицу под палящими лучами ярко светившего над пустыней солнца, смертоносный огонь добрался до каждого из тех, кто пьет кровь.

Мучения ожидали всех, как бы они себя ни называли: боги, создания ночи, ламии... В пламени погибли очень и очень многие. Но не все. Те, кто выжил, потемнели и испытывали невыносимые страдания. Старейшие пострадали меньше всего, самые молодые превратились в пепел.

А что же сделали Священные Прародители – так их положено называть, – когда встало солнце? Да ничего. Старейший изрядно обгорел, стараясь заставить их пробудиться, заговорить или укрыться в убежище, а вечером обнаружил обоих по-прежнему безразличными и недвижимыми. Опасаясь новых страданий, он вернул их в погруженные во тьму покои, на самом деле представлявшие собой убогую камеру в подземной тюрьме.

Мариус замолчал. Повисла звенящая тишина – должно быть, воспоминания оказались для него слишком тяжелыми.

;Он смотрел на пламя, исполнявшее свой вечный трепетный танец.

– Пожалуйста, продолжай, – взмолился Торн. – Значит, ты нашел ту царицу, увидел ее собственными глазами?

– Нашел, – подтвердил Мариус серьезно, но без горечи. – Я стал ее хранителем. «Увези нас из Египта, Мариус», – безмолвно просила она, не шевеля губами, – с помощью, как ты выражаешься, Торн, Мысленного дара.