– Разумеется, – как ни в чем не бывало ответил Гавейн, – сами подумайте, разве мы можем допустить, чтобы вы разъезжали по деревням с лицом принца Виктора? К чему это приведет?

– Ну да, а надежда на осуществление вашего плана растает без следа, так?

Гавейн скривил рот в горькой усмешке и покачал головой.

– Я главным образом вел речь о том, к чему это может привести лично вас, Джордан. Потому что, если бы вы оказались настолько глупы и попытались удрать от нас, я все равно выследил бы вас и убил. Пусть вас не вводят в заблуждение мои седины, молодой человек. Я, конечно, уже совсем не тот, что был когда-то, но, когда я зол, под горячую руку мне лучше не попадаться. И не заблуждайтесь относительно своей незаменимости. Если будет нужда, мы всегда сможем отыскать другого актера.

– Но не такого, как я, – твердо сказал Джордан, – я – лучший.

Гавейн окинул насмешливым взглядом маленький жалкий раскрашенный фургончик, колеса которого были разного размера.

– Ну конечно, Джордан, конечно. Вы просто снизошли до этого мира, как и я. Только переодевайтесь побыстрее и выбросите из головы мысли о бегстве. Я поклялся защищать Виктора от всех возможных опасностей, и в их число входят актеришки, страдающие манией величия.

Рука Джордана скользнула к мечу, но не коснулась еще даже его рукояти, как Гавейн, выхвативший свою секиру, шагнул вперед и приставил острие топорища к горлу актера. Тот отпрянул было назад, но секира неотступно следовала за ним. Ее лезвие заставило Джордана замереть, он даже боялся проглотить подступивший к горлу комок. Он едва мог дышать, чувствуя, как по коже стекает тоненькая струйка крови.

– Понимаешь, актер, – мягко сказал Гавейн, – я поклялся своей жизнью и своей честью защищать принца Виктора. Я оставался рядом с ним, когда отец изгнал его, четыре долгих года. Стоит мне только подумать, что ты можешь стать для него проблемой, как я собственноручно разрежу тебя на множество кусочков. Помни об этом, актер.

Он отступил на шаг, опуская секиру и пряча ее под плащом. Джордан коснулся ранки, и пальцы его выпачкались в крови. Волосы у актера встали дыбом, а ноги слегка подрагивали как от перенесенного потрясения, так и просто от страха. Ему тоже довелось испытать жестокость здешних нравов, несколько раз пришлось защищать свою жизнь с мечом в руке. Просто не было другого выхода. Однако ни разу не приходилось ему видеть человека, способного двигаться с такой быстротой, как мессир Гавейн.

«В какое же дерьмо я нынче вляпался?»

Он достал платок и, вытерев пальцы, прижал материю к порезу на горле. Радовало уже хотя бы то, что руки не тряслись. Актер пытался заставить себя думать о десяти тысячах дукатов, но мысль эта на сей раз не принесла ему утешения. Он отвернулся от Гавейна и забрался внутрь своего фургончика, задернув кожаные половинки полога прямо перед носом рыцаря. Там он уселся на незастеленную постель и предался грустным размышлениям.

Сомнений в искренности Гавейна у него не было. Стоит Джордану пойти на попятную, как тот просто прикончит его. С другой стороны, он не знал еще очень многих деталей заговора. Например, из-за какого такого дерьма Виктор угодил в изгнание? Он убрал платок и с тоской посмотрел на перепачканную кровью одежду. Может, удастся улизнуть от рыцаря, когда он уснет… А как же десять тысяч дукатов? Пока оставался хоть малейший шанс отхватить такую кучу деньжищ, он знал, что не отступит. Спрятав платок в карман, он окинул взглядом заставленное разнообразными предметами пространство внутри фургончика. Деревянные борта не были даже покрыты лаком, пол скрывался под сваленными кучей костюмами и деталями реквизита. Когда он процветал, гримерка у него и та была размером побольше. Он оглядел оставленный ему Родриком узел с одеждой и тихонечко вздохнул. Ему придется идти. Что-то не похоже, чтобы кто-нибудь оставлял ему выбор.