– Ну, что ж – вслух произнёс я, устало опускаясь на свой любимый диван, и беря в руки свою книгу знаний.

– Какая разница, упыри или гули, всех поубиваю.

– Большая разница – тут же ответил мне голос моей слуги, незаметно появившейся откуда-то сбоку.

– Гули, это всё равно, что шакалы.

– Они опасны только своим количеством, и то, если только ослабленному ранами или возрастом человеку, и то если загнать их в угол.

– А вот упыри, это уже совсем другое дело – моя слуга назидательно подняла вверх свой маленький пальчик, и пошла по кругу, по моей комнате.

Своими маленькими ладошками осторожно и, как бы невзначай, касаясь мебели, подоконников и батарей отопления. Затем она остановилась, внимательно изучила пыль на своих руках, и тут же командно рявкнула.

– А ну, явись-проявись, хозяин местный!

И не успел я ещё толком моргнуть, от её такого странного поведения, как в комнате появился ещё один низкорослик, по всей видимости местный домовой, вот только от того же оставшегося в деревне благообразного Аристарха, он отличался разительно.

Ибо, не было на нем никакой праздничной рубахи с петухами, а была обычная дерюга, а вот лапти были, правда, не сияющие липовой белизной, а наоборот, пожухшие и потемневшие.

Да и вообще представший перед нами домовой, или, наверное, вернее будет сказать квартирный, был весь какой-то всклоченный, замороченный, заморенный и запыленный. Словно бы он только что таскал мешки с мукой, а тут мы его раз, и отвлекли.

– Вот – Жозефина показала появившемуся домовому свои грязные ладошки, и больше не говоря не слова, тут же вцепилась ими ему в его чёрную с проседью бороду.

– Ааа! – тут же заорал не ожидавший такой подставы домовой.

– Я тебя научу, как службу нести – шипела ему в лицо моя строгая слуга.

– Пусти – рычал в ответ, пытавшийся спасти свою бороду домовой.

Прямо, как кошка с собакой, подумалось мне, прямо вот точь-в-точь. Я продолжал лежать на диване, не вмешиваясь в дела маленьких потусторонних сил.

Наконец-то Жозефина отпустила местного лишенца, и тот отпрыгнул от неё в самый дальний угол.

– Что ж ты борода, совсем за вверенным тебе хозяйством не смотришь – уткнув руки в боки, словно сварливая жена встретившая с попойки своего мужа, обличающее заявила она.

– Так-то был бы дом, смотрел бы, а это что, так себе коробка каменная, да жильцы в ней меняются, не успеешь привыкнуть.

– А дом, он деревянным должен быть, большим и родовым, дедов и прадедов помнящий – и местный домовой, ей-ей, едва слезу не пустил, прямо у нас на глазах.

– Звать то тебя как? – слегка смягчившись, спросила Жозефина.

– Феоклистом – шмыгнул носом домовой, пытающийся толстыми пальцами-сосисками разгладить свою отвоеванную бороду.

– Так вот, Феоклист – елейным голоском начала говорить моя слуга.

– Деревянный дом или каменный, картонный или соломенный, а порядок в нём быть должон – и Жозефина сильным ударением выделила последний слог последнего слова.

– Усёк? – закончила свою отповедь, маленькая женщина с кошачьими ушками на макушке, и недобро посмотрела на зажатого в угол домового.

– Усёк – тут же ответил тот, смотря на разбушевавшуюся даму, словно мартышка на удава.

А мне подумалось, интересно, а почему в деревенском доме, ни домовой, ни дворовой так себя не вели, да и Жозефина там на них совершенно не наезжала. Может быть это из-за того, что там у них с порядком всё было в порядке, и вины за собой они не чуяли.

А беспорядок для домового большой косяк, и поэтому этот Феоклист, и терпит такое с собой обращение. Ох, мало я ещё знаю об открывшемся передо мной удивительном мире, мало. Нужно всё бросить, и основательно засесть за книгу, и не выходить из дома пока не прочитаю её от корки и до корки, а то пропаду, как-нибудь, ни за грош, и не буду знать почему.