– А куда вы подевали остальных? – спросила она, взглянув на вошедшего в комнату Дэниса.

Он объяснил: Анна легла в постель, Айвор и Мэри еще в саду. Потом, выбрав книгу и удобное кресло, попытался, насколько позволяло расстройство чувств, сосредоточиться на чтении. Лампы излучали безмятежный свет; все пребывало в полном покое, если не считать легкого движения, которое производила Присцилла, перебирая рисунки. Как тихо и как гадко, снова мысленно повторил Дэнис, тихо и гадко…

Прошло не меньше часа, прежде чем появились Айвор и Мэри.

– Мы ждали восхода луны, – сказал Айвор.

– Она сейчас находится между второй четвертью и полнолунием, – добавила Мэри с исключительной научной точностью.

– Там, в нижнем саду, так красиво! Деревья, аромат цветов, звезды… – Айвор восторженно взмахнул руками. – А уж когда взошла луна, сдержаться было невозможно, я заплакал.

Он сел за рояль и поднял крышку.

– В небе огромное количество метеоритов, – сообщила Мэри всем, кто желал ее слушать. – Должно быть, Земля вступает в период летних метеоритных дождей. В июле и августе…

Но Айвор уже ударил по клавишам. Он старался музыкой передать свои ощущения от сада, звезд, запаха цветов, восхода луны. Он встроил в свою импровизацию даже песнь соловья, которого там не было. Мэри замолчала и слушала его, приоткрыв рот. Остальные как ни в чем не бывало продолжали заниматься своими делами, судя по всему, музыка не произвела на них серьезного впечатления. Оказалось, что как раз в этот июльский день ровно триста пятьдесят лет тому назад сэр Фердинандо съел семь дюжин устриц. Это открытие доставило Генри Уимбушу особое удовольствие. Ему был свойствен глубокий пиетет перед историей рода, и подобные памятные даты восхищали его. Триста пятидесятая годовщина съедения семи дюжин устриц… Жаль, что он сделал свое открытие уже после обеда, а то приказал бы подать шампанского.

Направляясь к себе, Мэри решила заглянуть к Анне. Свет в ее спальне не горел, но она еще не спала.

– Почему вы не пошли с нами в нижний сад? – спросила Мэри.

– Я упала и подвернула щиколотку. Дэнис помог мне вернуться в дом.

Мэри была полна сочувствия. В глубине души она испытала облегчение от того, что отсутствие Анны объяснялось так просто. Там, в саду, ее тревожило смутное подозрение – она даже не могла бы толком объяснить, какое именно, однако испытывала некоторую louche[45] от того, как оказалась наедине с Айвором. Не то чтобы она что-то имела против, отнюдь. Но ей претила мысль, что, возможно, она оказалась жертвой интриги.

– Надеюсь, завтра вам будет лучше, – сказала она и выразила сожаление по поводу того, что Анна многое пропустила: сад, звезды, запахи цветов, метеоритный дождь, через летний сезон которых проходит сейчас Земля, восход Луны в ее почти полной фазе. А потом у них с Айвором завязалась чрезвычайно интересная беседа. О чем? Да почти обо всем. О природе, искусстве, науке, поэзии, звездах, спиритуализме, отношениях между полами, музыке, религии. У Айвора, с ее точки зрения, был интересный склад ума.

Молодые женщины расстались, испытывая нежные чувства друг к другу.

Ближайшая римско-католическая церковь находилась в двадцати милях от Крома. Айвор, исключительно обязательный в исполнении религиозных обрядов, рано спустился к завтраку, и без четверти десять его машина уже стояла наготове перед входом. Это был стильный, явно дорогой автомобиль, лимонно-желтый, блестящий, с изумрудно-зеленой кожаной обивкой, двухместный – впрочем, если потесниться, можно усесться и втроем; от ветра, пыли и осадков салон защищала прозрачная выпуклая крыша, которая поднималась от середины корпуса и делала машину похожей на элегантный экипаж восемнадцатого века.