Эй, взгляни-ка вон туда!

Посмотри через дорогу!

Там стоит автомобиль,

сделанный как раз по мне…

Вот бы сесть в него, ребята,

в этот блеск-автомобиль!

Эдди Кохран

– О Боже! – внезапно воскликнул мой друг Эрни Каннингейм.

– Что такое? – спросил я.

Его глаза были готовы вылезти из очков, а шея вывернута так, словно была на шарнирах.

– Дэннис, останови машину! Вернись!

– Да что тебе…

– Вернись, я хочу еще раз взглянуть на нее!

Вдруг меня осенило.

– Ох, Эрни, только не это, – сказал я. – Если ты имеешь в виду ту… вещь, которую мы проехали…

– Вернись! – Он почти стонал.

Я вернулся, думая, что Эрни хочет сыграть со мной какую-то тонкую шутку. Но это было не так. На самом деле свершилось нечто ужасное. Эрни влюбился.

Она была прескверной шуткой, и я никогда не узнаю, что Эрни в ней увидел в тот день. Левую часть ее ветрового стекла опутывала паутина трещин. Задний бампер почти отвалился, а обивка выглядела так, словно над ней поработали с ножом. Хуже всего было то, что под двигателем чернела широкая лужа масла.

Эрни влюбился в «плимут-фурию» 1958 года выпуска – один из тех, с большими длинными плавниками. На правой части ветрового стекла желтел бумажный листок с надписью: «Продается».

– Дэннис, ты взгляни на ее линии! – прошептал Эрни. Он бегал вокруг машины, как одержимый.

– Эрни, ты меня разыгрываешь, да? – произнес я. – Или у тебя солнечный удар? Скажи, что ты перегрелся на солнце. Я отвезу тебя домой, уложу в постель, и мы обо всем забудем, ладно?

Однако я говорил без большой надежды. Он умел шутить, а сейчас был скорее похож на сумасшедшего, чем на шутника.

Ничего не ответив, он уселся на заднее сиденье. Двадцать лет назад оно было красным. Теперь вылиняло до бледно-розового.

Я набрал в легкие побольше воздуха и шумно выдохнул.

– Она выглядит так, словно русская армия прошла по ней на пути в Берлин, – сказал я.

Наконец он заметил, что я все еще был рядом.

– Да… немного побита. Но ее можно поправить… Просто она нуждается в уходе. Это настоящая красавица, Дэннис. Она еще…

– Эй вы, двое! Что вы там делаете?

На нас смотрел какой-то старикашка лет семидесяти. Может быть, меньше. Я сразу узнал в нем тот тип пижонов, который мне особенно отвратителен. Его длинные редкие волосы росли только с одной стороны. Правая часть черепа почти облысела от псориаза.

На нем были зеленые стариковские рейтузы и легкие кеды. Рубашки не было: вместо нее что-то обтягивало пояс наподобие женского корсета. Когда он подошел поближе, я увидел, что это был бандаж для укрепления спины. С первого взгляда можно было сказать, что он не менял его со времени смерти Линдона Джонсона.

– Чего вы тут забыли, ребята? – Голос у него был резкий и скрипучий.

– Сэр, это ваша машина? – спросил Эрни.

Дурацкий вопрос. «Плимут» был припаркован как раз на заросшей лужайке перед домом, из которого вышел старик.

– А если и так? – Старикашка вызывающе повысил тон.

– Я, – проглотил Эрни, – я хочу купить ее.

Глаза старого пижона сверкнули, а злое выражение лица сменилось плотоядной ухмылкой. Внезапно я почувствовал, что меня пробирает холод, – в какое-то мгновение я был готов схватить Эрни и утащить его куда-нибудь. Что-то мелькнуло в глазах старика. Не мысль – что-то за мыслью.

– Ну, я так и подумал, – произнес он и протянул Эрни руку. – Мое имя Лебэй. Ролланд Д. Лебэй. Отставной военный.

– Эрни Каннингейм.

Обменявшись рукопожатием с Эрни, престарелый физкультурник небрежно кивнул в мою сторону. Я был вне игры, он вел мяч к воротам. Эрни мог с таким же успехом протянуть Лебэю свой бумажник.