– Когда он находился в более благоприятном состоянии, он восторженно писал о вашей работе над «Криптономиконом», – говорит один из Других, до сих пор по большей части молчавший. Уотерхауз решает, что это какая-то шишка в мире машинной криптологии.

– Мировой дядька, – говорит Уотерхауз.

Главный использует это как отправную точку.

– Поскольку вы работали с машинами доктора Шойна, то входите в список «Мэджик». Теперь, когда наши страны договорились – по крайней мере в принципе – сотрудничать в области криптологии, это автоматически включает вас в список «Ультра».

– Понятно, сэр, – говорит Уотерхауз.

– «Ультра» и «Мэджик» в значительной степени симметричны. В обоих случаях вражеская держава разработала шифр, который считает абсолютно невзламываемым. В обоих случаях союзная держава взломала шифр. В Америке доктор Шойн и его команда раскололи «Индиго» и построили машину «Мэджик». У нас команда доктора Нокса взломала «Энигму» и построила «Бомбу». Здесь светилом был доктор Тьюринг, у вас – доктор Шойн, но он, как вы выразились, малость не того. Однако он утверждал, что вы вполне на уровне Тьюринга.

– Чертовское преувеличение, – говорит Уотерхауз.

– Вы учились с доктором Тьюрингом в Принстоне, так?

– Мы были там в одно время, если вы меня понимаете. Катались на велосипедах. Нас нечего сравнивать.

– Но ведь доктор Тьюринг учился в аспирантуре, а вы были простым второкурсником.

– Конечно. И все равно он гораздо сильнее меня.

– Вы чересчур скромны, капитан Уотерхауз. Многие ли студенты публикуют статьи в международных журналах?

– Мы просто катались на велосипедах, – упрямо повторяет Уотерхауз. – Эйнштейн даже говорить со мной не захотел.

– Доктор Тьюринг всерьез занимался теорией информации, – произносит не по годам изможденный тип с длинными седыми патлами. Уотерхауз мысленно определяет его как оксфордского профессора. – Вероятно, вы обсуждали с ним эти темы.

Профессор поворачивается к остальным и говорит профессорским тоном:

– Теория информации для механического калькулятора то же, что гидродинамика – для корабельного корпуса. – Потом оборачивается к Уотерхаузу и произносит чуть менее напыщенно: – Доктор Тьюринг продолжал работать в этом направлении после того, как исчез с вашего горизонта и вступил в область Засекреченного. В особенности его интересовало, сколько именно информации можно извлечь из случайных, на первый взгляд, данных.

Внезапно все в кабинете вновь обмениваются удовлетворенными взглядами.

– По вашей реакции я заключаю, – говорит Главный, – что и вы продолжали думать в этом же направлении.

Уотерхаузу интересно, какой была его реакция. Он отрастил клыки? Напустил слюней в кофе?

– Это хорошо, – говорит Главный раньше, чем Уотерхауз успевает ответить, – потому что нам это тоже в высшей степени интересно. Понимаете, сейчас, когда мы прилагаем усилия – подчеркну, предварительные и явно недостаточные усилия скоординировать действия американской и британской разведки, мы оказываемся в нелепейшей ситуации. Мы знаем все, капитан Уотерхауз. Мы читаем личные послания Гитлера военачальникам на местах зачастую раньше самих военачальников. Очевидно, что такое знание – мощнейшее оружие. Но так же очевидно, что оно не поможет выиграть войну, если мы не будем действовать в соответствии с полученным знанием. То есть если с помощью «Ультра» мы узнали, что из Таранто в Северную Африку вышел конвой с припасами для Роммеля, это знание бесполезно, если мы не потопим конвой.

– Ясно, – говорит Уотерхауз.

– Теперь, если десять конвоев вышли и все потоплены, даже те, что двигались ночью или в тумане, немцы спросят себя, как мы их нашли. Они поймут, что мы раскрыли шифр «Энигма», сменят его, и это оружие будет для нас утрачено. Смело могу сказать, что мистера Черчилля огорчит такой поворот событий.