Он падал куда-то вниз. Толпа уносила его. Своими безумными криками. Разочарованием. Безысходностью. Миллионами горьких слез.

Так День Надежды стал Днем Плача(Сноска № 1).

Крио часто сюда приходил, когда ему становилось грустно. Да, наверно, это будет звучать банально, но конечно же ему их не хватало. Прошло почти три года, как он узнал, что родители не проснутся. Конечно, он понимал, что тяжело было не только ему. Неоднозначно восприняло общество открывшуюся правду. Одни сразу же отключили капсулы от Хранилища, чтобы не платить за их содержание. А кто-то с первого дня уже работал над проблемой выхода из криосна. Люди разные, Крио это прекрасно понимал. Поколение сирот не могло быть добрым и ласковым, как домашние дети. Но и не могло быть злым и вымещать раздражение на других: все ведь оказались в одной лодке.

Крио положил руку на толстое стекло одной из двух капсул, где лежали его родители. Она напоминала большой металлический синий саркофаг. Верхнюю треть занимало окно, через которое можно было увидеть лицо. Спокойное, будто человек просто уснул, оно не выражало никаких эмоций. И от этого каждый раз ему становилось не по себе! Конечно, он всегда задавался вопросами: какие они, любили они его или просто ушли в сон потому, что не хотели жить в том жестоком мире? Но в очередной раз не получив ответы, Крио пришел к выводу, что не так уж это и важно. Они были его плотью и кровью, благодаря им он стоял здесь. Несмотря на трусость боссов Партии, страх изначально объявить людям правду, некоторые свои обещания они все же выполнили. Благодаря пособию, Крио не остался без дома и денег и сумел быстро встать на ноги. А теперь даже мог оплатить одним траншем содержание капсул на год вперед. Он был талантлив, и вопрос денег уже не стоял для него так остро, как когда-то, но расслабиться возможности тоже не было. Ведь судьба в любой момент могла нанести удар в спину. Это он знал, как никто другой.

Ладонь стала совсем холодной, и только тогда Крио убрал руку. Он задумчиво взглянул на ее тыльную сторону и провел по ней кончиками пальцев другой руки. «Как же холодно им… было», – подумал он. Но ничего, когда-нибудь все изменится, и он сможет рассказать обо всем, что ему пришлось пережить, пока их не было. О своих чувствах и переживаниях. Все, о чем хочет рассказать ребенок родителям, которых так долго не видел. Когда-нибудь… А сейчас ему пора, нормированные пятнадцать минут посещения закончились, и его ждет ночной Город. Крио отступил от капсул матери и отца на несколько шагов и мысленно попрощался с ними. Имплант однозначно идентифицировал это как конец сеанса и отправил данную информацию на контроллер Хранилища. Капсулы развернулись и покинули место в зале для посещений, отправляясь в недра Хранилища и освобождая место следующим.

Крио не спеша направился к выходу. В центре зала, внутри огромной стеклянной колонны, все так же стоял один из первых громоздких темно-синих саркофагов. Все знали, кто в нем лежит, хотя с таблички было стерто имя ученого. Айзек Голдфарб. Всем известно, что он был первым. Всегда на виду, Айзек смотрел сквозь толстое стекло. На его лице с широкими, будто вырезанными из камня скулами навечно застыла эта странная улыбка. Она вызывала диссонанс вкупе с его ледяным взглядом, который был свойствен всем людям, прошедшим процедуру заморозки. Крио в очередной раз посмотрел на Айзека и подумал, что скорее это насмешка – насмешка над всеми, кто сюда приходил.

Сам зал был настолько грандиозных размеров, что ежеминутно тысячи людей могли прийти сюда навестить своих близких. Просто на то, чтобы пройти его по диагонали к выходу, могло уйти до десяти минут. Часто Крио невольно становился свидетелем очень грустных сцен. Крики и слезы: многие еще тяжелее, чем он, переносили боль утраты. Некоторые настолько не сдерживали эмоции, что могли часами колотить в толстое стекло колонны, за которым стоял саркофаг виновника этой трагедии. Таких людей нередко выводили работники медицинской службы, которые всегда дежурили в этом зале.