Вскоре оппозиция, составленная главным образом из лучших друзей Сокола, стала нападать на него открыто, пытаясь переизбрать и угрожая, что не станет больше ему повиноваться. Однако перевыборы провалились, а Стефано, кажется, уже утративший способность чувствовать вообще что-либо, даже не пытался выяснить, кто именно так рьяно подрывает его позиции в семье. Он даже не снял с должности бунтовщиков, что выступали против него открыто. Он уже знал, что противникам будет нетрудно отыскать среди бывших друзей иуду, который продаст его, но, конечно, запросит за предательство гораздо больше, нежели евангельский персонаж…

Когда Томмазо Бускетта прибыл в Палермо по приглашению своего друга Стефано, ему сразу показалось, что его родной город буквально лихорадит, и не только от жары. Первые признаки поначалу непонятного безумия он отметил, когда его самолет пытался приземлиться в аэропорту. Томмазо отметил, что, пожалуй, никогда в жизни не испытывал столь острых ощущений: пилоты совершили такой головокружительный вираж, что можно было подумать, что они собираются устроить не приземление, а приводнение, после чего внезапно то ли взяли себя в руки, то ли, удовлетворенные демонстрацией своего профессионального мастерства, все же благополучно опустились на взлетную полосу.

Недавно отстроенный аэропорт поразил Томмазо странной смесью откровенного безвкусия и богатства. К тому же человек, занимавшийся этим проектом, видимо, отличался невероятной претенциозностью, а потому решил, что самым лучшим местом для него будет узенькая полоска между морем, которую, казалось, продували все морские ветра одновременно. И все же Бускетта отметил про себя, что едва он сошел с трапа самолета, как сердце его забилось чаще: эти давно забытые неуловимые запахи родной земли, ни с чем не сравнимый солнечный свет и морской воздух напомнили о юных годах и еще о чем-то невероятно родном.

За время отсутствия Томмазо в Палермо в городе изменилось очень многое. Старые здания, в архитектурном стиле которых всегда причудливо переплетались готические арки с мусульманскими консолями, теперь оказывались практически скрытыми новыми застройками из стекла и бетона, не отличавшимися вкусом, зато искупавшими этот недостаток своим невероятным размахом. Томмазо был слишком растроган встречей с родным городом, чтобы думать о том, что взлет урбанизации непосредственно связан со спекуляциями недвижимостью, ставшими в последнее время весьма популярными в среде «людей чести».

В аэропорту Бускетту встретил его сын Антонино. Он нашел для отца подходящее, по его мнению, жилье, где его не станут разыскивать, а по дороге в дом, где Томмазо предстояло провести несколько месяцев, рассказал на всякий случай о некоторых правилах поведения в славном городе Палермо. «Это идеальный город для тех, кто вынужден скрываться от полиции, а потому здесь их сотни, а точнее сказать просто невозможно. Главное: знать, как передвигаться по Палермо». – «Да знаю я, – отозвался Бускетта, чуть поморщившись. – Ходить нужно как можно меньше и особенно пешком». – «Да, – подтвердил сын, – причем делать это лучше днем, между часом и четырьмя пополудни. Почему-то именно в это время на улицах практически не встретишь полицейских. Вероятно, у них обеденный перерыв». И он засмеялся.

Томмазо принял к сведению наставления сына и уже через несколько дней успел близко пообщаться со многими видными людьми города, которые объяснили ему столь внезапный феномен мгновенного обогащения жителей Палермо. При встрече с Соколом он услышал от него далеко не оптимистический прогноз на будущее. «Сейчас многие “люди чести” на самом деле баснословно богаты, но причина кроется не только в постоянных спекуляциях недвижимостью. Все больше и больше наших общих друзей занимаются наркотиками. Меня крайне беспокоит подобное состояние дел. Наркотики погубят наше общее дело, запомни мои слова».